Коренной порок западных буржуазных ученых, работающих в области изучения жанра позднеантичной повести, состоит в том, что они не замечают или совершенно не понимают главного содержания этого нового жанра — того, что, в отличие от литературных произведений классического периода и эпохи эллинистической, в новом романическом жанре поздней античности происходит перенос интереса с человека свободного на раба. Этому-то весьма важному обстоятельству буржуазной наукой не уделяется почти никакого внимания, и объектом изучения в области античного романа неизменно становятся вопросы лишь узко формальные.
Ближайший вопрос, заняться которым тут предстоит исследователю, это вопрос о том, к кому же, собственно, античные романы были обращены, на читателя из какой среды были они рассчитаны? Предварительно необходимо заметить, что единого, общего ответа на такого рода вопрос, разумеется, быть не может, во-первых, потому, что сохранившиеся до нас романы принадлежат не одной какой-либо определенной эпохе, а хронологически различным историческим эпохам, а во-вторых, еще и потому, что даже и в том, количественно весьма небольшом, собрании античных романов, каким мы теперь располагаем, романы эти стилистически неоднородны. Так, грациозная пастораль Лонга «Дафнис и Хлоя» характерна скрытой чувственностью иных из картин этой изящной повести, вправленных автором их в деланно наивное оформление, а роман Гелиодора исполнен высокой морали и чужд всякой чувственности.
Очень далек от чувственности и роман Харитона. В нем выведены и богачи, и бедные, и владыки мира, и люди маленькие, и господа, и рабы, но направленностью своей обращен этот роман явно не к верхам, а скорее к средней или даже, пожалуй, к нижней прослойке общества. Мы не встретим у Харитона того высокомерного отношения свободного человека к рабу, какое так часто встречается в античной литературе и какое особенно ярко просвечивает порой в интимной переписке друзей, принадлежащих к высшим слоям римских рабовладельцев, в письмах, например, Плиния Младшего к иным из его высокопоставленных адресатов. Нет у Харитона и тонкой иронии того образованного римского аристократа, который беспощадно высмеял в своем «Сатириконе» безвкусную роскошь Тримальхиона, чванливого отпущенника, вышедшего вдруг в люди. Харитон пишет просто, совершенно искренно, без бича иронии и сатиры, без поучения. Он не проповедует, не обличает, не насмехается, а только повествует и, в основном членении античного общества на господствующих и рабов, обращает повесть свою не столько к первым, сколько ко вторым. Он близко знает и быт, и психологию маленького человека и, не будучи ни в какой мере бытописателем, старается изображать людей в свойственной им бытовой среде.
Как и другие греческие романисты, Харитон высоко ставит в человеке образование, культуру духа, хорошее воспитание, благие результаты которого он и показывает читателю. Нигде, однако же, мы не найдем у него того щегольства ученостью, которое выражается столь часто у писателей в замысловатых намеках на мысли и образы, созданные прошлой, классической или им современной литературой, разгадать которые оказывается доступным лишь литературно вышколенному уму, вкупе с автором, презрительно отгораживающимся от темной, необразованной массы остального народа. Здесь же, напротив, автор любуется вместе с рядовым своим читателем образцами высокой духовной силы, источником которой, помимо природных качеств, служит и всестороннее образование. По внутренней своей направленности такой писатель социально, разумеется, глубоко отличен, к примеру, от Петрония, Лонга или от автора «Золотого осла», и адресуется этот автор совсем к иному кругу читателей, чем читатели только что упомянутых романов. Его читатель — это маленький человек, которому тем интереснее читать о недоступной для него самого счастливой богатой жизни немногих выдающихся единиц, занимающих в обществе господствующее положение и свободно распоряжающихся чужими жизнями. Отсюда проистекает склонность автора к изображению роскоши. Если тот привилегированный круг, к которому принадлежали культурные верхи античного общества, образуемые людьми вроде Плиния, Тацита, Цицерона, считают хорошим тоном, расхваливая, например, достоинства виллы, говорить не об ее богатствах, а о тех удобствах, какими она обставлена, или отмечать художественность той или иной детали ее убранства, то Харитон и другие близкие ему писатели подолгу задерживаются на импонирующих воображению обездоленного человека чертах всяческого рода роскоши в устройстве комнат, пиршественных столов, мебели и ювелирных изделий.