Сообразив, что продажа, таким образом, будет совершаться легче — не на рынке, а в уединении, — Ферон еще больше обрадовался.
— Завтра с утра и отправимся, — сказал он Леоне, — ты — на виллу, а я на корабль, откуда я и приведу к тебе женщину.
Так они между собой условились и, пожав друг другу руки, расстались.
Длинной казалась обоим ночь: оба они спешили, один продать, а другой купить.
На следующий день Леона приехал морем на виллу, захватив с собою и деньги для вручения купцу задатка. Ферон же предстал на берегу перед своими товарищами, уже давно его с нетерпением ожидавшими, и, рассказав им о сделке, принялся подлащиваться к Каллирое.
— Сначала, доченька, — так сказал он ей, — хотел и я немедленно же доставить тебя к твоим близким, но этому помешало море: задержал нас противный ветер. Ты знаешь, впрочем, как я о тебе забочусь. Главное: сохранили мы твою чистоту. Не опозоренной, а как из брачной спальни, Херей получит тебя спасенной из могилы нами. А сейчас вот надо нам съездить в Ликию[51]. Нет, однако же, никакой нужды и тебе напрасно мучиться вместе с нами: ты ведь с таким трудом переносишь море! Здесь я поручу тебя, разумеется, верным друзьям, а потом, на обратном пути, я за тобой заеду и заботливо отвезу тебя в Сиракузы. Возьми из своих вещей, какие захочешь: да и все остальные вещи бережем мы ведь для тебя же.
Каллирою эти слова Ферона, несмотря на всю глубину ее горя, заставили внутренне рассмеяться: она находила их совершенно с его стороны глупыми. Ведь она уже знала, что ее продают, и в своем стремлении избавиться от разбойников она думала, что эта продажа для нее даже лучше ее прежней свободы.
— Благодарю тебя, отец, — сказала она, Ферону, — за твое человечное ко мне отношение. Да вознаградят всех вас по заслугам боги! Но пользоваться погребальными дарами я считала бы для себя дурным предзнаменованием. Сохраните мне все, как следует, с меня же довольно будет и того маленького колечка, которое, и будучи мертвой, носила я.
Затем, накрывшись с головой платком,
— Веди меня, — сказала она, — куда только ты, Ферон, хочешь: лучше моря и лучше могилы будет любое место.
При приближении к вилле Ферон пустился на следующего рода хитрость. Сняв с головы Каллирои платок и распустив ей волосы, он открыл перед нею дверь в дом и пригласил ее войти первой. И Леона, и все остальные находившиеся в доме люди были поражены ее неожиданным появлением перед ними. Иным казалось, что видят они перед собой богиню: ходил же в деревне слух о явлениях Афродиты. А среди всеобщего замешательства к Леоне подошел следовавший позади Каллирои Ферон и сказал ему:
— Встань и озаботься приемом женщины: эта же та, которую ты собираешься приобрести.
Воспоследовало всеобщее радостное удивление.
Каллирое отвели лучшую комнату, уложили на кровать и предоставили ей там отдых. И в самом деле, она очень нуждалась в покое после горя, усталости, страха. Ферон же взял за руку Леону и сказал ему:
— С моей стороны все мною честно выполнено. Владей теперь женщиной. Ты навсегда останешься моим другом! Съезди же в город взять купчую, и тогда ты со мной расплатишься по цене, какую назначишь сам.
— Но и я с одинаковым же доверием вручаю деньги тебе еще до подписания тобой купчей, — поспешил ответить Ферону Леона, отчасти торопившийся связать Ферона задатком, из опасения, как бы тот не вздумал переменить решения: в городе немало найдется людей, которые пожелают ее купить! И Леона стал принуждать Ферона принять от него заранее с этой целью заготовленный им талант серебра[52], который после притворных отнекиваний Ферон и забрал. Леона принялся удерживать его на обед — был уже поздний час, — но Ферон отказался:
— Хочу, — сказал он, — до вечера поспеть по морю в город. Завтра же мы с тобой встретимся в гавани.
На этом они расстались.
А прибыв на корабль, Ферон дал приказ поднимать якоря как можно скорее, пока никто еще ничего о них не проведал. И они обратились в бегство в том направлении, в каком ветер погнал их. Каллироя же, оставшись, наконец, одна, принялась на свободе оплакивать постигшую ее судьбу. «Вот, — говорила она себе, — вторая моя могила, в которую меня запер Ферон, еще безлюднее первой! Там подошли бы, быть может, к могиле моей мои отец и мать и пролил бы слезы свои на нее Херей: ощутила бы я это и мертвая! А здесь кого же позвать мне? Судьба завистливая! Ни на суше, ни на море не насытилась еще ты моими бедствиями! Нет, сперва ты убийцей моим сделала моего возлюбленного: Херей, в жизни своей ни разу не ударивший даже раба, мне, другу своему, нанес смертельный удар ногой! Потом ты отдала меня в руки грабителей, перевела из могилы в море и, более страшным, чем волны, подчинила меня пиратам! А прославленную свою красоту для того только получила я, чтобы Ферон-разбойник получил за меня высокую цену. Продана втихомолку я, и не была я доставлена даже в город, как случилось бы это со всякой другой рабыней: ведь ты боялась. Судьба, что, увидев меня, люди признают во мне свободную. Потому-то вот и отдана я, как утварь, не знаю кому, грекам ли, варварам ли, или опять разбойникам». Ударяя себя рукой в грудь[53], увидела Каллироя на своем перстне изображение Херея[54] и, целуя его, сказала: «Поистине, ты погиб для меня, Херей, отделенный от меня таким огромным морским пространством. Ты оплакиваешь меня и раскаиваешься в своем поступке, и, сидя у пустой могилы, даешь свидетельство верности твоей за гробом, а меня, дочь Гермократа, твою жену, сегодня продали».
51
Область в южной части Малой Азии, входившая тогда в состав персидской державы, издавна населенная греками.
52
Значительная по тому времени сумма денег, точная стоимость которой сейчас трудно определима. В V и VI вв. до н. э. аттический талант серебра равнялся, в переводе на наши деньги, примерно 1500 или 2000 золотых рублей.