Мы останавливаемся у ее клетки. Руби торопливо подходит к решетке и высовывает свою узловатую руку, будто хочет, чтобы мы пожали ее. Впервые такое вижу. Доктор Стернфилд усмехается и похлопывает ее по длинным пальцам. Руби крутится перед нами, будто позируя для фото, и я готова поклясться, что она улыбается.
Доктор Стернфилд наклоняется ко мне и шепотом, хотя рядом больше никого нет, произносит:
– Харизма.
– Она ей определенно присуща. Но как вы выдрессировали ее?
Она чешет макушку Руби.
– Выдрессировала? Думаю, ты не понимаешь. Я дала ей средство, о котором тебе говорила – для коммуникабельности. «Харизма», или CZ88, если ты предпочитаешь официальное наименование.
Кровь приливает к голове так быстро, что я едва удерживаюсь на ногах.
– Что? У вас уже есть метод лечения? Я думала, вы только ведете исследования.
Её глаза блестят.
– Ну, мне нужно быть осторожной насчет того, что и кому я говорю. Но интуиция подсказывает, что тебе, Эйслин, можно доверять. Как бы там ни было, я начала работать над этим еще студенткой, когда изучала медицину. Шимпанзе – второе тестирование на млекопитающих. В первой группе были крысы, очаровательнее которых ты вряд ли встретишь.
Сердце все громче колотится в моей груди.
– Ух ты. Ух ты.
Я позволяю Руби взять меня за руку, просунутую между прутьями решетки.
– Она такая дружелюбная. На скольких шимпанзе вы уже это проверили?
– На пяти. Иногда тут целая компания приматов собирается.
– Держу пари, Штеффи это нравится.
Глаза доктора Стернфилд на мгновение вспыхивают, а потом она улыбается:
– Ага, она этим наслаждается.
Я наблюдаю за Руби, которая, кажется, танцует.
– Кажется, она действительно счастлива. Вы можете это измерить?
Доктор Стернфилд поджимает губы.
– У людей это измеряется лишь субъективно, а о животных и говорить нечего. Но мы можем измерить стресс. А уровень норэпинефрина, кортизола и адреналина у Руби значительно снизился.
Чтобы определить, что на вечеринке мои гормоны стресса зашкаливали, несмотря на пиво, не понадобилось бы анализа крови. Каков мой нормальный уровень счастья? Когда я переписываюсь с Джеком в Интернете, мои показатели, несомненно, поднимаются. Но сейчас? Низкие, несопоставимо низкие.
Доктор Стернфилд продолжает.
– Неважно, насколько счастливы шимпанзе, все равно между тестированием на животных и клиническими испытаниями с участием людей есть огромная пропасть. Знаешь, как называют эту пропасть те, кто занимаются исследованиями и разработкой новых лекарств? Долина смерти. Где прекрасные, совершенные проекты встречают безвременный конец.
Она упоминала «долину смерти» и раньше, но никогда эти слова не вызывали у меня такого острого приступа разочарования.
– Вы не можете позволить этому проекту умереть. Он может оказаться просто потрясающим.
Она печально улыбается.
– Я знаю. Поверь мне. Но быть «просто потрясающим» недостаточно, чтобы в обозримом будущем получить одобрение по официальным каналам. Мой папа упорно настаивает на том, что «Nova Genetics» борется только с болезнями, и чем опаснее они – тем лучше.
Я тихо говорю:
– Иногда я думаю, что чувствовать себя так – хуже болезни.
Она вздыхает.
– Эйслин, я понимаю. К моменту, когда мир наверстает упущенное в части улучшения генов, я уже, наверное, без ходунков передвигаться не смогу.
У меня перехватывает дыхание.
– Так вы не собираетесь испытывать его на людях в ближайшее время?
Свежая порция слез собирается за моими веками, хотя я уверена, что выполнила норму прошлым вечером.
Ее взгляд становится холодным и стальным, и она словно пытается продырявить белую плитку пола носком туфли.
– Это совершенно нелепо! Представь только, сколько людей сломались под натиском стеснительности и социальных фобий – а я могла им помочь!
– Это открытие может подарить им новую жизнь.
Она оценивающе смотрит на меня.
– Я видела опросники, которые ты заполняла для исследования динамики отношений в вашей семье. Как мучительно ты стремишься высказывать свою точку зрения, быть услышанной – и в то же время боишься этого. Когда я поступила в колледж в четырнадцать лет, я была самой маленькой в классе, и у меня был самый писклявый голос, и я была неспособна поднять руку, даже если знала ответ.
О неспособности поднять руку я знаю все. О том, на что это похоже – будто что-то постоянно держит тебя на привязи, не давая оторваться от земли.
– Сложно поверить, что генная терапия может сделать кого-то смелее.
Она поджимает губы.
– Знаешь, личность действительно ужасно сложная. Харизма, или CZ88, воздействует на множество генов, работающих согласованно, на участки ДНК, которые другие исследователи могли пропустить. Но что для одного ученого – мусор, для другого – сокровище.