— С чего бы это? Весны здесь лет семьсот — девятьсот не бывало. Оттепели не жди. Раньше чем лет через сто пятьдесят, как творит землянин. А насчет станции одно скажу — скучно развлекаешься.
— А мне в городе вообще скучно, Ив. Все дело в скорости и пространстве: по городу приходится ползать, а во льдах я летаю. Какие здесь у вас развлечения? В театре я бы с удовольствием спал, да музыка мешает. В казино — те же хищные пингвины, только в другой шкуре. И крема из их тира не получится, а в ресторане на меня смотрят, словно я голый? До сих пор не пойму: то ли я — местная знаменитость, то ли у меня ширинка расползается.
— Скорее — первое. Что они — ширинок расползающихся не видели?..
— Нет, знаменитость скорее ты. Ты и в Столице не затеряешься, а мне они уделяют внимание того же сорта, что и чучелу пингвина в муниципальном музее. Знаешь, меня так и подмывало заехать бутылкой в зеркало. А на станции красиво. Благодать. Радуги, ручейки журчат…
— Ну, если ты так любишь ручейки, желаю тебе дотянуть до здешней весны, о которой толкует Аттвуд.
— Упаси Бог!!!
Биди помешкал.
— Ты как, на ноги встать можешь?..
— Вполне. Ноги у меня целехонькие.
— Давай — ка, спустимся к лагерю.
— А чего я там не видел? У тебя ж почти все глыбы — моей работы.
— Есть кое — что новенькое. Сегодня разгрузили последнюю секцию «Голиафа», там оказался груз для меня. Из столичной галереи. Я его ждал со следующим караваном, но они поспели к этому рейсу. Пойдем, распакуем.
В галерее, прямо в проходе, стоял новый блок, укутанный в блестящую пленку. Открылся взорам белый пластиковый куб.
— Жан, подойди! — позвал Биди, и из специального кейсбокса у входа в галерею двинулся блестящий экзоскелетон.
— Контейнер. Разбери, — велел ему Биди, когда робот приблизился.
Механизм прижался к одному из ребер куба, раздвинул «руки», сжал ближайшие ребра и отступил. Куб распался, явив ледяной кристалл с двумя фигурами. Молодой мужчина и женщина в полосатых облегающих одеяниях стояли перед Оскаром и Биди, держась за руки, вполоборота друг к дружке…
Оскар медленно обошел ледяную глыбу.
— По каталогу выписал? — спросил он наконец.
— Да, от Дмитрича. — Биди показал фирменное клеймо.
— Вижу. Заплатил уже?
— Еще нет. А в чем дело? У тебя такое лицо…
— Докатился Дмитрич, новоделы продает, — Оскар показал на внешне безупречном кристалле несколько белесых точек, изобличающих использование просветлителя.
— А ты, значит, новоделы презираешь?..
— Почему? Но пойми, творить новоделы — это одно, а покупать — совсем другое. К тому же у меня новодел и зовется новоделом, а столичники, похоже, навострились выдавать его за антик…
— Что же мне делать?
— Еще заметь — эта парочка смотрится только спереди, а сзади лед огранен под бриллиант. Уж если творить новодел, по-моему, так он должен смотреться с любой стороны, хоть с нижнего торца… А это — халтура. Докатились столичники, надо же…
— Я тебя спрашиваю, что мне делать?!
— Не ори, я не глухой. Можешь оставить у себя. Но, кроме нас с тобой, никто этого и не заметит… Даже ты не заметил… — Оскар хмыкнул и бросил на Биди мимолетный взгляд, — …разве что Мариус, но он сейчас занялся литой скульптурой и прилепился к муниципальной галерее; никуда не ходит. А еще лучше, заплати караванщикам и пускай они везут эту подделку назад. Дмитричу же напиши, что собираешь только антики, а если вдруг понадобится новодел, то Оскар Пербрайнт сделает и быстрее, и дешевле, и… лучше. Это я мягко выразился. Чтоб Дмитрич не взвился.
— Это точно… Они у тебя как живые.
— Может, они и есть живые?..
— Брось. Ты бредишь. Просто тебе вредно для психического здоровья ходить на похороны.
— Это ты прав, Ив… Насчет похорон.
…И в самом деле — Оскар продремал почти все представление. Другое дело — землянин, он так и впился взглядом в сцену. Особенно его увлек танец, изображающий схватку с хищными пингвинами. Мужчина в прозрачном плаще выписывал на ледяной террасе сложные траектории, подобное можно было наблюдать и на Земле; а вот танец актеров — пингвинов впечатлял новизной. Быстрее взгляда метались они по сцене, искусно прыгая с террасы на террасу, увертываясь от молниеносных выпадов и сверкающих размахов длинных мечей. Больше всего землянина удивило, что на ногах артистов не было ни коньков, ни полозьев: вообще никакой обуви.
— На чем же они катаются? — спросил он.