Все это было не опасно и, сглаживаясь с годами, не влияло существенно на ход событий, но в ситуациях экстремальных хрупкое равновесие могло нарушиться, и самый незначительный поступок способен был привести к серьезной и необратимой флюктуации, чреватой хроноклазмом, поставить под угрозу само существование Группы, не говоря уже о каких-то возможных последствиях в далеком будущем. И даже мгновенная реакция Мистера Томпсона, который через церебральные импульсаторы в коре мог мгновенно остановить совершающего ошибку, не обеспечивала надежной гарантии от опасных изменений.
— Поимели поместьице… — пробормотала Чака, глядя, как палач с помощником стаскивают с обмякшего Антипа рубаху и вяжут сыромятным ремнем за спиной руки. — На свою голову…
— Чего обсуждать, — хмуро пробурчал Барт. — Приказ — он и есть приказ. В Центре ведь знали, что нам следом за Поротовым придется нанять эту артель. Значит, иконы были важнее.
— Все равно страшно, — зябко передернула плечами Чака. — Розыск вон как споро идет.
— Ну сбежать-то мы всегда успеем, — успокоил Барт. — У нас ведь все готово.
— Слушайте лучше, — сказал Лонч. — Вот оно начинается.
— Ну что, вор, — заговорил Шереметев, откинувшись к стене и глядя на Антипа спокойным, изучающим взглядом, — рци ми, како тебя прозывают, чей сын да через каво бежиш.
Судя по всему, он и не ждал ответа. Поэтому, выдержав секундную паузу, повернулся к Гаврюшке и коротко бросил: — Чти.
Гаврюшка с виновностью уткнулся в лежащую перед ним сказку, разгладил бумагу рукой и громким голосом закричал: — В нынешнем годе, сто сорок седьмом, месяцы иуля в тридесятый день…
— Да тише ты! — поморщился Шереметев. — И дело давай.
Гаврюшка осекся, кивнул и, слегка развернув столбец, продолжил:
— …довел, что пришлый человек пьяным обычаем сказывал на кабаке богохульные, непристойные речи да молвил, властен де аз есмь со товарищи над исчадием бездны, сатаною, и воинством ево аггельскым. И целовальник Борзецев бил челом и рекл, что имал вор злой, волшьский болютметный умысел на государево здравие и слался в том на отставленого сторожа Фрола Сухорукова, да посадского человека Ивашку Митина, что де они Фролка да Ивашка все то подлино в те поры видели и слыхали. А Фрол Сухоруков да Ивашка Митин разспрашиваны розно, а в разспросе сказали, слыхали они де те поносные слова, а Ивашка Митин довел к тому ж, что лба сей человек вошед не крестил, да напився пьян лаял всякою неподобною лаею матерно. Однакот, буди поставлен с изветчиком с очей на очи вор сеи во всем заперся, де не ведома ему вина и речей тех мотыльных он не рекл. Вдругорядь егда поднят бысть на пытку Федор Борзецов и с пытки рекл прежняя свои речи, что и наперед того сказывал…
— Годи! — остановил Шереметев Гаврюшку и впился изучающе в Антипа. Плотник под этим взглядом дернулся, переступил ногами. Потом облизал губы.
— Ну, ответствуй, — так, не повышая голоса, обратился к нему боярин, — поминал ты великаго государя? Кричал ли при том, что страха в тебе несть, ибо за тобою, отступником, сила, пред коею сам великый государь не устоит? Ежели ты, вор, про себя и про подручников твоих доподлинно не скажешь и государю в том вины не принесешь, то государь велел тебя в том пытать вдругорядь накрепко.
Антип молчал.
Шереметев, подавшись вперед, смотрел на него, словно гипнотизируя взглядом, но потом, видно устав, приказал:
— На виску ево!
Коротконогий, с непропорционально широким туловищем палач, радостно ощерился, показав гнилые зубы, и, цепко схватив плотника за плечо, толкнув его к дыбе.
— Не знаю я, какой это Феодосий, — вдруг сказал Лонч, — но иконы, на мой взгляд, средние. Им там, видно, группу внедрить — раз плюнуть.
Антипа вздернули, и затянутый в черное помощник палача ухе ступил ней на связывающую его лодыжки веревку.
— Всыпай-ка ему пяток для начала, — приказал боярин.
Свистнул кнут.
— А-а-а! — страшным голосом взвыл Антип.
Чака, побледнев, вцепилась в подлокотники резного ганзейского стула.