Да, 15 часов полета. И пялься все время вниз, плюс следи за показаниями радаров. А тут еще Пинчук со своими вопросами. Иногда, правда, психолог дремал, откинувшись в кресле стрелка, но чаще бодрствовал и, естественно, любопытствовал. То ли действительно ничего не знал, то ли притворялся. Или производил тестирование. Профессионализм — великая вещь. Разве поймешь, что на уме у этих психологов?..
— Но почему мы тратим на оборот полтора часа? — недоумевал он. — Так медленно! За полтора часа спутник успевает обежать Землю. Но Земля-то гораздо больше!
— Правильно. Только у нее и масса гораздо больше.
— Ну?
— Значит, больше и орбитальная скорость. Вот все и компенсируется. Период обращения зависит только от плотности, а она входит в формулу под знаком радикала. Знаете, за сколько спутник обегает Луну?
— Нет. А за сколько?
— Примерно за полтора часа.
— Не может быть.
— А Марс?
— Ну?
— За полтора часа.
— Казуистика, — сказал тогда Пинчук.
Сейчас они медленно летели сквозь пустоту к зданию станции, которое Гудков обнаружил ровно на первом витке. Не радаром, конечно, просто взял да увидел. Дело радара — небо, внизу он пасует. А глаза — наоборот… Блестящий металлический паучок среди однообразных камней — так станция выглядела сверху. Теперь она была гораздо внушительнее. По крайней мере, центральный купол оказался высотой метров шесть, от него и входного блока — головы «паучка» — к другим помещениям тянулись трубы — тоннели.
Гудков мстительно посмотрел назад. Позади волочился Пинчук. Прыгуном психолог был никудышным, пользоваться газовым пистолетом он вообще не умел, и они летели сквозь пустоту в связке, как альпинисты, скрепленные пятиметровым фалом. Сохранять равновесие на буксире Пинчук тоже, очевидно, не научился, и болтался туда — сюда, словно воднолыжник, которого волокут за моторкой на тросе. Вдобавок он еще вращался вокруг всех своих трех осей, как гимнаст, выполняющий прыжок высшей степени сложности. Словом, человек — Олимпиада. Иногда во время этих спортивно — пространственных эволюций тело психолога, сместившись в сторону, открывало ландшафт Цирцеи. Там, далеко позади, примостился среди камней катер Гудкова, похожий отсюда на гриб — дождевик: толстая ножка силового отсека, прикрытая сверкающим в лучах Солнца шаром рубки управления.
Гудков снова посмотрел вперед, по ходу движения. Там произошли перемены: здание станции сильно выросло, а рядом с входным тамбуром высилась фигура в скафандре. Смотритель радиомаяка «Цирцея» уже ждал их.
Пока ничего о его внешности сказать было нельзя. Все люди в скафандрах выглядят одинаково. Даже женщины. Тем более с такого расстояния и когда не с чем сравнить, нет точного масштаба. Смотритель стоял неподвижно и ждал, когда они приземлятся с ним рядом. Так могло бы стоять и чучело.
Значит, их появление не осталось незамеченным. Интересно, какие на маяках локаторы? Вряд ли хорошие. Впрочем, с камата наверняка дали радиограмму: так, мол, и так, едет ревизия, готовьте хлеб — соль. И хозяин астероида послушно оделся в парадную форму и вышел встречать дорогих гостей. А гости уже много секунд приближались к нему в осторожном горизонтальном полете: прыжок, который на Земле приподнял бы центр тяжести тела всего на метр, унес бы здесь человека на высоту Останкинской телебашни и длился бы минут пять. Но пилоты конвойных катеров, как и все космонавты, специально тренируются на такие полеты — прыжки — правда, без груза. На орбитальных базах проводятся даже соревнования по этому виду спорта. Профессионализм — великая вещь. Гудков знал, что новая коррекция газовым пистолетом не понадобится, хотя ему и мешал балласт массой в добрый центнер на привязи.