– Скажи, наверное, ради идеи свободы и истины ты совершил много зла? – спросил я несколько неожиданно для самого себя. Обычно я не задаю напрямик таких вопросов. Но, подумал я, ему будет легче продолжить рассказ или вызвать ещё видение, если я наведу его на них; ему будет легче сконцентрироваться на своих чувствах и настоящих мыслях, а не на отзвуках их.
– Пожалуй, так и есть. Много. Я осознавал, что совершаю зло, но в моменты, когда это происходило, совесть чувствовала себя в порядке… ну, я так думал. Такие переживания были приглушены оправданием моих действий. Я искренне верил в своё дело, я знал, что рано или поздно мой вклад в достижение человеком свободы станет ощутим. Можно сказать, что я приносил совесть в жертву идее… как и людей, впрочем.
Он затянул с продолжением на пару минут. Можно было подумать, будто он пытается сосчитать всех, чью жизнь отнял, но я догадывался, что сейчас он просто думает о другом.
– Каждую ночь я вижу мёртвых людей… видел, точнее… – он посмотрел на небо и увидел лишь всё тот же туман, сквозь который не пробивается солнце.
Могу понять, подумалось мне.
Он продолжил:
– Так вышло, что от моей руки умирали не только воины, что стояли на страже тирании, но и простые люди, те, ради кого я и боролся с несправедливостью. С этим тяжело смириться, но это – часть войны, какой бы священной она ни была. Мой враг прикрывался стариками, детьми, инвалидами… прикрывался во всех смыслах – дурил головы своим телевидением, своим интернетом, газетами и книгами, на улице и в домах, днём и ночью; а при настоящих столкновениях и беспорядках он брал людей как живой щит, и мне ничего больше не оставалось…
– Но выбор есть всегда, – произнёс я, не сводя с него глаз.
– Да… выбор есть. И выбор всегда один: умереть или жить, сдаться или сражаться, отказаться от любви или любить. С подросткового возраста я решил для себя, какую сторону принять, какой выбор сделать. И я сделал его. Так что и жалеть не о чем.
Он смолк и ничего больше не говорил. Молчал и я, вглядываясь в туман в ожидании ещё одного видения. И оно появилось. Я увидел моего пассажира, но он был моложе лет на пятнадцать, и я увидел её, девушку, что разделила его взгляды, разделила его жизнь и подарила ему сына. Это была их первая встреча, и именно этот момент стоящий передо мной человек хотел унести в вечность. Он хотел завершить путь с любовью. И он завершил его.
Какова его участь, знает только он сам. Ну, и Ахерон, конечно. Только ни один из них не поделится этой тайной со мной: один не может, а другой не желает.
Как только мы достигли Чёрных Скал, поплыли под ними, туман сгустился так, что даже я уже ничего не видел, кроме него. А когда лодка вынырнула из тёмно-серой дымки, пассажира уже не было. Я ощутил печаль.
Странно: я живу – вернее, существую – целую вечность, что даже не помню, как я появился, но всякий раз, когда я прощаюсь с пассажиром, я ощущаю печаль будто впервые, словно это – мой первый собеседник. Так было и сейчас.
Ну, а теперь назад – к Берегу Оставленной Надежды. Вода шепчет мне, что скоро появится новый человек.
2
Пассажир задерживался. Я стоял на берегу, недалеко от моей хижины, которую я посещал довольно редко, и всматривался в темноту под сенью высоких окаменевших деревьев. Моя лодка домчалась до берега быстро, поэтому я успел зайти в свой маленький дом, в котором, кроме кровати и зеркала, не было ничего. Так у меня даже складывалось ощущение, что я над чем-то властен здесь – но, конечно, это не так. Наверное, это может показаться странным, но и мне – нечеловеку – нужен сон, нужны отдых и время, чтобы привести в порядок туманный пучок мыслей и смыслов, копошащийся в моём тёмном сознании; чтобы порефлексировать. Разные пассажиры вызывают разные мысли, и часто мне нужно осознать их и переосознать.
Я заметил, как тёмное пространство под деревьями становилось ещё темнее и гуще. Наконец там показался человек. Это был мужчина, и опять в тёмной одежде. Создатели Вселенной, видимо, больше всего любят чёрный цвет, они любят тьму.
Он был ниже своего предшественника и тоще, выглядел молодо, лет на двадцать пять. Тёмно-русые короткие волосы, небольшая борода и зелёные глаза, безумно бегающие по сторонам. Когда взгляд его остановился на мне, зрачки его уменьшились вдвое. Понимаю, я и правда страшен, даже несмотря на капюшон, скрывающий моё уродство.
Он взялся руками за голову и осторожно сел наземь, словно опасаясь, что поверхность провалится куда-то вниз, в тартар. Теперь мне нужно ждать неопределённое время, пока человек осознает своё положение. Всё как всегда. Но, как я уже говорил, срок приспособления очень редко превышал несколько часов. Я взял весло, опёрся им о землю и застыл, закрыв глаза. Они откроются сами, когда будет нужно.