Она сбросила его руку и, не глядя на него, ответила:
– Плохо выражаешь мысли? Однако, дорогой мой, тебе это не мешает писать свои дурацкие рассказики и продавать их. У тебя же еще два рассказа в столе лежат! Не говори мне, что плохо выражаешь мысли – я знаю, что ты умеешь их выражать, как никто другой. Я все твои рассказы читала, Дим. Я читала всё, что бы ты ни написал, что бы ни выдумал своим ненормальным сознанием…
– Сонь…
– Нет.
– Сонь, ты же знаешь, что это правда. Ты лучше всех знаешь, что я… что написать страницу – это одно, а выяснить отношение… нет, уточнить что-либо с другим человеком – это другое. Тем более с тобой.
– Тем более? Тем более со мной? – она покосилась на него, усмехнулась, топнула ногой, и мир за окном стал пролетать ещё стремительнее.
– Соня, сбавь скорость…
– Тем более со мной? Тебе тяжело? Ну, ты так и написал на своих последних страницах, что хочешь быть один, что любовь и счастье обременяют человека.
– Нет, Сонь! Нет, я не то хочу сказать!
– Но говоришь именно то.
Из груди парня раздался какой-то злобный рёв – голос раздражённой души, которая не может выразить то, что чувствует.
– Софья Андреевна! Послушай, пожалуйста, – сказал он, глубоко вздохнув. – Но сначала сбавь скорость. Тут нельзя так быстро.
– Не говори мне, как водить. У тебя даже прав нет.
– Соня!
– Ты будешь говорить-то, нет?
– Милая, я… ты же знаешь, что у меня никого нет, кроме тебя, ты для меня – всё. У меня никогда никого не было родней… Я люблю тебя, и я никогда, ни в коем случае не хочу тебя обидеть. Ты это знаешь, я всегда подбираю слова, тщательно подбираю слова, когда говорю с тобой, чтобы лучше выразить то, что чувствую. Но это сложно. Мне с тобой тяжело спорить, я боюсь тебя обидеть… но ты прекрасно знаешь, что без тебя я – никто…
– Дима, ты просто дурак. Ты такой дурак, – вид у девушки был по-прежнему обиженный, но в глазах я заметил какой-то весёлый, озорной огонёк.
– Что не так-то? Ты всё из-за той новеллы? Да будь она проклята! Хочешь, я сотру её отовсюду? Хочешь, я сожгу свой письменный стол? Что мне сделать, чтобы ты меня простила?
– Дима, ты дурак. Неисправимый дурак.
– Я не понимаю! Я признаю, что мог написать сущий бред, я знаю, что некоторое из написанного мной – отвратительно. Но ты же не при чём здесь. И я тоже по большей части…
– Неужели? – усмехнулась она, но в этот раз гораздо добрее.
– Это же литература! Ты знаешь, что рассказчику нельзя доверять. Да, я написал от первого лица. Да, герой похож на меня. Да, обстановка похожа на нашу квартиру… ну, и что? Это ведь не я, там не про меня.
– Дима, я ведь не дура. Я в курсе насчёт художественных приёмов. Я знаю тебя всю жизнь. Я знаю, что герой – это ты, а ты – это герой. Дело не в этом, родной.
– Я не знаю…
– Дим, ты потерялся в мире своих произведений, своих мистических историй и психологических рефлексий, в мире экзистенциального кризиса, богов и загробной жизни… ты живёшь там… ты теряешься… ты не со мной.
– Соня, милая, я…
– Я знаю тебя всю жизнь. Я знаю всего тебя. Я видела тебя разного. Мы очень многое пережили с тобой и столько всего ещё впереди… подумай, нам только по двадцать пять! Мы свободны друг от друга и связаны воедино. Я хочу, чтобы всё у нас было хорошо. Оставь ненадолго писательство, отдохни, прошу. Давай просто побудем вдвоём. Нам нужно вновь почувствовать друг друга… – она глядела на него и совсем перестала смотреть перед собой, а мир снаружи всё мчался и мчался. У меня появилось нехорошее предчувствие.
– Соня…
Стараясь не выпускать из рук кожаную окружность, которая, видимо, влияла на движение колесницы, она потянулась к нему и поцеловала его, не дав ничего сказать. Поцелуй затянулся, мужчина обхватил талию девушки, но вдруг опомнился и, отстранившись от неё, крикнул:
– Соня, дорога!
Девушка мгновенье приходила в себя, взглянула перед собой, закричала, вывернула окружность. Мужчина попытался помочь ей с этим, но всё оборвалось неожиданно… для меня. Всё согнулось, свернулось, с грохотом и криками. Железная колесница перевернулась несколько раз, и видение начало ускользать от меня, и его было не удержать. Повсюду стало туманно. Последнее, что я слышал, – это задыхающийся шёпот девушки («Прости») и стон боли молодого мужчины.
Мы молчали. В глазах Димы – теперь я знал, как его зовут – были слёзы.
– Где она? – хрипло спросил он.
– Её здесь нет.
– Я знаю! Где она? Где же она?! Моя Соня… душа моя… Господи, я такой урод! Да будь я проклят! Моя милая… почему она не здесь? – столько боли в глазах я не видел, наверное, ещё ни у кого. Я не помню, чтобы кто-то при мне испытывал такую боль. Я продолжал смотреть на него и не отводил взгляд.