— Ты можешь смеяться? В эту минуту? — Инка
сжимала пистолет, другая рука пряталась на груди. На обереге.
— Отдай, я все равно со взвода снял. А от невзведенного проку что от незаряженного. Рекомендую запомнить.
Он медленно вел «Чероки», приближаясь к осевой. Пересек ее наискось. У противоположной обочины, у края узкого пешеходного прохода стояла одна-единственная машина. Михаил узнал ее, хотя никогда прежде — именно эту — не видел. Выровняв рядом с бордюром, выключил мотор, предоставив джипу катиться последние метры. Теперь радиаторы машин разделяло шагов двадцать — двадцать пять. Лег щекой на руль. И почувствовал, как Инка тычет в него пистолетом, забыв повернуть рукояткой вперед.
— Пристрели его, — бормотала она, не глядя на Михаила, а глядя вперед, на эту «Вольво», темно-вишневую, тоже только что подъехавшую, с тающими снежинками на теплом капоте. — Попробуй… сделай что-нибудь… пристрели его, Зверь, ну же, может, еще…
Выделялись только эти потемневшие, без выражения глаза на очень белом и очень красивом женском лице.
— Зверь! Убей, слышишь!
— Как вы все уже привыкли, как это для вас просто — убей, и кончены проблемы. Если бы тебя не колотило как припадочную, ты бы и сама сумела, нет?
Он отобрал «беретту», отобрал «вальтер» — на всякий случай, чтоб не вздумала палить со страху.
— Не ходи за мной.
Было холодно, ветер в полусотне метров над Москвою-рекой пробирал до костей. Запуржившая ночь закрывала город, в котором происходило непонятное, закрывала Мир, который пошатнулся.
Ночь закрывала и тех, кто наблюдал за происходящим с обеих сторон закрытого метромоста.
«Арена. Добрый шериф идет навстречу Плохим Ребятам».
Водительская дверца «Вольво» открылась. Хозяин был совсем не такой плюгавый, каким показался тогда, у Инки в квартире.
— Ты не можешь меня убить.
— Почему? — сказал Михаил. Пистолеты он держал за спиной. — Я и не собираюсь, с чего ты?
— Я осуществляю здесь Миссию. Мне никто не должен препятствовать в этом.
— Да Бога ради. — Михаил большим пальцем правой руки снял предохранитель с «беретты» — она щелкнула, левой, исхитрившись, перевел на огонь «вальтер». «Чего я тяну, спрашивается?» — Как ты сюда попал? На мост, я имею в виду. Все закрыто в связи с военным положением.
— А ты? Меня вели две машины. Только тут отстали. Твоя работа?
— Почти.
— Что тебе надо? Кто ты?
– На последний вопрос, если тебе не объяснили, отвечать нет смысла. А ты не пробовал подумать, что бывает, когда ты только своею волей извлекаешь отсюда душу и отсылаешь ее… куда? Как нам всем потом с нею? Чем это отзывается тут? С какими Мирами вошел в соприкосновение этот, чтобы начало происходить то, что происходит? Ты не берешь на себя ответственности?
Михаил очень хотел бы сказать что-то еще, сказать многое, но его «записная книжка» отозвалась на привычное прикрывание век ровным пустым светом. Он выработал и этот свой ресурс.
Подойдя вплотную, ударил ногой по номерному знаку под хромированной решеткой, которую пересекала диагональная полоса. Пластина с цифрами и. буквами «Э-898-МК» отвалилась. У нее были магнитные края. И весь фокус.
— Нам дают беспрецедентно долго общаться.
— Я не знаю, кто ты, но твоя подруга там, в машине… я давно извещен о ней. Я извещен, если ты понимаешь.
— Еще как понимаю.
— О себе извещен тоже. О моей роли, о предназначении.
«Второй», выговаривая это, имел невероятно значительный и надутый вид. Михаил бы расхохотался, если бы не пронизывающий ветер.
— Прощай, — сказал он. — Мне жаль, что все так получилось. На самом деле жаль. Мы могли бы…
«Могли бы… что? Не обольщайся, Перевозчик, а делай свое дело».
Рукоятки пистолетов. У «беретты» с продольной насечкой, у «вальтера» с диагональной. Бледно-лиловое пламя, стук выстрелов, из спины «второго» летят клочья, он валится, валится…
Михаил даже не посмотрел, как пистолеты долетят до поверхности черной воды.
— Миша!!!
Инкин крик заставил его обернуться на тело, что должно было лежать под распахнутой дверью «Вольво». Его руки сами метнулись к блестящей ленте на горле, мозг не давал им этого приказа.
— Ты не можешь меня убить, — прозвучал голос пополам с хрипом рычания, слышимый только Зверю, в которого Михаил обратился. Но теперь Зверей было двое. — Не можешь, и не пытайся.
— Почему ты так решил?
— Взгляни на меня. Ведь я твой двойник. Я выполняю ту же Миссию, что выполнял ты. Я — твой брат. Я- Орфо!
«Второй» обратился в Зверя, подобного «первому». То же поджарое четвероногое тело в переливающихся жгутах мускулов, та же стальная крепость когтей и клыков, те же глаза — продолговатые светящиеся плошки.
Но не три головы, а две. Ошейник — не кольцо свирепых змей, а широкая кованая пластина с крупной проушиной для цепи. Орфо выше, мощнее своего брата — адского сторожа, но одновременно и мягче, прирученней, одомашненней.
Он стоит, напружиненный, готовый к прыжку, к битве. Но не нападает.
— Ты хотел убить меня потому, что не знал, что мы братья. Я прощаю тебе.
— Зачем же ты говорил, что не понял, кто я?
— Я сомневался. Теперь вижу, что напрасно. Я все равно показался бы тебе. Хотя бы потому, что наконец-то добрался до этой женщины.
— Ты ничего не сможешь ей сделать. И ты даже не догадываешься — почему.
— Увидишь сам. Это не происходит в ту же минуту, но Воля и Идея уже ударили в нее. Таково мое свойство. Мне достаточно лишь оборотиться и нацелить свою Волю.
— Ты большого мнения о себе, Орфо. Ты долго сидел на привязи, и когда тебя все-таки отвязали, оказалось, что ты не боец. Ты хорошо умеешь делать вид, будто добросовестно охраняешь свое стадо, но, оказываясь по дальнюю сторону круга, который пробегаешь, норовишь цапнуть золотого бычка. Втихомолку. Пока никто не видит. А это нельзя. И Миссия тут ни при чем. Избрав тебя, просто ошиблись. Впрочем, может статься, просто не было другой кандидатуры. Прощай. Мне жаль.
Они сшиблись грудь в грудь. Инка вновь не слышала слов, что они сказали друг другу, и ей из «Чероки» было очень плохо видно. Клубок из двух дерущихся химер перекувырнулся несколько раз, взметая тонкий липкий снег, ошметки летели в стороны. Почти в первые же секунды, стоило телам сплестись, вцепляясь в глотки, Инка перестала различать, кто там кто. Они задели дверь «Вольво» — та ударила, это был единственный звук, что донесся. И еще одно мгновение она различила трехглавый силуэт своего Зверя, залитый блестящими потеками, полосами темного, с пульсирующим фонтанчиком того же темного на широкой груди, под средней шеей. Он возник вдруг у самого парапета, чуть видимый на фоне абсолютной тьмы, и двуглавый Зверь кинулся, ударил в него, и оба скрылись за чересчур низким для них, не задержавшим ограждением.
Что-то происходило с машиной. Джип наполнился беззвучным, и вместе с тем нестерпимо оглушительным звоном. Обжигающим жаром и мохнатым холодом. Все его соединения начали потрескивать, стекла будто задуло морозным узором, бахромой инея — это, хрустя, возникли мельчайшие паутиновые трещины. Машина закачалась, скрипя как лодка в шторм.
При этом Инка очень четко отдавала себе отчет: лично с нею, ее самочувствием и рассудком, ничего губительного не происходит. Что необходимо немедленно выбираться, она осознала с пугающей невозмутимостью. Пожалуй, ничто ее уже не смогло бы испугать после виденного, а собственный голос, раздавшийся внутри: «Надо выбираться, или я сейчас умру», только подтолкнул к действию.
Она осталась безмятежно спокойной. И рассудительной безмерно. Отошла от «Чероки» на десяток шагов, остановилась, наблюдая, как черный металл корежится, брызгают пылью стекла, резина протекторов расползается, как гнилая банановая кожура. Снежок промокал разливающимся топливом из бака, ставшего решетом.
Когда от прекрасной машины осталось мерзкое черное пятно, Инка, держась за парапет, проковыляла к месту схватки. Она продолжала быть бесстрастной и абсолютно спокойной. Налипший снег не таял на ее пальцах, она заметила это, поднеся руки к лицу. Перегнулась через бетонный парапет в месте, где подходили последние следы.