– Отличная работа, Гарри, – произнес Дамблдор.
– Но… Я ничего не сделал, – удивленно ответил Гарри.
– О, ты не прав. Ты показал Хорасу, какие возможности представятся ему в случае возвращения в Хогвартс. Он тебе понравился?
– Э-э-э…
Гарри не был уверен, понравился ли ему
Слизхорн. Он подумал, что тот был по-своему приятен… в некоторой степени. Но он также казался ему тщеславным. Как бы
Слизхорн ни возражал, он, тем не менее, очень удивился словам Гарри о том, что из ребенка не из волшебной семьи может получиться настоящая волшебница.
– Хорас, – сказал Дамблдор, освобождая Гарри от предыдущего вопроса, – любит собственный покой. Ему также льстит знакомство с известными, удачливыми и сильными мира сего. Он наслаждается чувством, что он способен влиять на этих людей. Он никогда не занял бы трон сам – он предпочитает находиться позади, за кулисами. Гораздо больше простора для деятельности, понимаешь? Раньше он отбирал любимчиков в Хогвартсе – некоторых за их честолюбие или ум, иногда – за их обаяние или талант, и он приноровился выбирать тех, кто далеко пойдет. Хорас сформировал некий клуб приближенных, где он сам, будучи центральной фигурой, вводил новичков в курс дела, налаживал полезные контакты между членами и всегда извлекал из этого пользу, будь то бесплатная коробочка с так горячо любимыми им замороженными ананасами или шанс порекомендовать следующего младшего ученика Отделу Связи Гоблинов.
Тут Гарри внезапно представился четкий образ огромного раздутого паука, плетущего вокруг себя паутину, поддергивая ниточку то тут, то там для того, чтобы подтащить больших и сочных мух поближе к себе.
– Я затем говорю тебе все это, Гарри, – продолжал Дамблдор, – не для того, чтобы восстановить тебя против Хораса или – как теперь нам стоит его называть – Профессора
Слизхорна, а для того, чтобы предостеречь тебя. Он непременно попытается прибрать тебя к рукам, Гарри. Ты был бы венцом его коллекции – «Мальчик-Который-Выжил» или, как сейчас тебя называют, «Избранный».
При этих словах Гарри пробрала дрожь, которая явно не имела ничего общего с прохладным туманом, окружавшим их. Ему напомнили слова, которые он услышал несколько недель назад, слова, имевшие для него четкое и ужасное значение: ни один из двоих не сможет жить, пока жив другой…
Дамблдор остановился, поравнявшись с церковью, которую они проходили раньше.
– Тебе будет легче, Гарри, если ты возьмешь меня за руку.
На этот раз немного приободренный, Гарри был готов аппарированию, но ему все равно не понравилось. Когда давление исчезло, и он снова почувствовал, что может свободно дышать, он понял, что стоит рядом с Дамблдором и перед ними вырисовывается искривленный силуэт второго его самого любимого места – «Норы». Несмотря на только что испытанный леденящий ужас, Гарри просто не мог не воспрянуть духом при виде того места, где, должно быть, сейчас находился Рон… А также миссис Уизли, готовившая лучше всех, кого он когда-либо знал.
– Если ты не возражаешь, Гарри, – сказал Дамблдор, когда они миновали ворота, – я хотел бы поговорить с тобой кое о чем, прежде чем мы расстанемся. С глазу на глаз. Может быть, вот здесь?
Дамблдор показал на обветшалый сарай, где семья Уизли хранила метлы. Немного озадаченный, Гарри через скрипучую дверь зашел вслед за Дамблдором внутрь сарайчика, напоминавшего шкаф средних размеров. Дамблдор зажег огонек на конце своей волшебной палочки так, чтобы она светилась как факел, и улыбнулся Гарри.
– Я надеюсь, ты простишь меня за то, что я упоминаю об этом, Гарри, однако я очень доволен и немного горд тем, как у тебя идут дела после всего того, что произошло в Министерстве. Позволь мне сказать, что Сириус тоже бы гордился тобой.
Гарри сглотнул, ему показалось, что он потерял голос. Он не думал, что сможет обсуждать Сириуса. Было очень больно услышать, как дядя Вернон сказал: – Его крестный мертв? И гораздо больнее – когда его имя случайно упомянул Слизхорн.
– Жестоко вышло, – мягко произнес Дамблдор, – ты провел так мало времени с Сириусом. Будущим долгим и радостным отношениям был положен внезапный и грубый конец.
Гарри кивнул, его глаза были прикованы к пауку, карабкавшемуся по шляпе Дамблдора. Он точно знал – Дамблдор понял все. Он, возможно, подозревал, что, пока не пришло письмо из Хогвартса, все свободное время у Дурслей Гарри провел лежа на кровати, отказываясь от обеда и глядя в затуманенное окно, наполненное лишь холодом, ассоциировавшимся у него с дементорами.
– Просто так тяжело, – наконец тихим голосом сказал Гарри, – понимать, что он больше мне никогда не напишет.
Внезапно его глаза защипали, и он сморгнул. Он чувствовал себя невообразимо глупо, признавая это, однако то, что за пределами Хогвартса существовал человек, которому было совсем не безразлично, что происходило с Гарри, который заботился о нем почти как родной отец, было самым лучшим качеством его крестного отца. А теперь почтовые совы больше никогда не утешат Гарри, прилетев с письмом от Сириуса, и не принесут ему прежнего успокоения…
– Сириус представлял собой много того, что ты прежде никогда не испытывал, – проникновенно сказал Дамблдор. – Конечно, потеря опустошила тебя…
– Но пока я находился у Дурслей, – перебил его Гарри, и голос его стал сильнее, – я понял, что не могу отгородиться от мира или… сломаться. Сириус наверняка бы не захотел, чтобы так произошло, ведь правда? И в любом случае, жизнь слишком коротка. Стоит взглянуть на Мадам Боунз, на Эммелин Вэнс… Я могу быть следующим, верно? Но если так, – с ожесточением произнес он, глядя Дамблдору прямо в голубые глаза, блестевшие в свете палочки, – то я позабочусь о том, чтобы унести с собой столько Пожирателей Смерти, сколько смогу, и Волдеморта вместе с ними, если получится.