Глава 31. Принц сошел с ума
Он еле дошел до гриффиндорской гостиной. Несколько раз пришлось остановиться, чтобы перевести дух, но в конце концов он оказался перед портретом Толстой Дамы.
- Кофейный сироп! - и Толстая Дама, мило улыбаясь, уехала вверх.
Он с трудом прошел сквозь толпу болтавших третьеклассников, увернулся от расспросов братьев Криви и проигнорировал хмурый взгляд Парвати Патил, читающей пеструю книжку с цветочками на обложке и надписью: Ирония судьбы или преодоление непреодолимого. Гарри хотел только одного - скорее добраться до своей комнаты, закрыться там и лежать в темноте, задернув полог кровати, чтобы никакие мысли больше не мучили его. Тяжело дыша, он вошел в спальню мальчиков пятого класса, убедился, что больше никого, кроме него, в ней нет и тщательно забаррикадировал дверь несколькими заклинаниями. Упав в кровать, он снял очки, протер глаза и закрыл их, желая больше никогда и ни о чем не думать.
Но мысли пришли и заставили его окунуться в холодную реальность. Он вспомнил все, что произошло в этом году, начиная с Тремудрого турнира и заканчивая сегодняшним подслушанным разговором. Кто-то предал его, выдал, где он живет. Вольдеморту. Вампир МакАбр. Кто-то, кто хочет его отравить, кто-то, кто находится здесь, в Хогвартсе. Гарри, еще недавно сомневавшийся в том, что это действительно происходит, сейчас был совершенно в этом уверен и был почти благодарен проклятому бякоклешню, за то, что из-за него он хотя бы знает, что опасность снова существует. Впрочем, она и не исчезала никогда. Но Снейп, Снейп! Невероятно. Гарри вдруг четко осознал, что крылось за отвращением, которое его учитель питал к его отцу, Джеймсу Поттеру: ревность. Другой мальчик в другой ситуации был бы поражен, возмущен, разозлен, холодно подумал Гарри. Почему же я сейчас просто принимаю как данность то, что этот омерзительный человек был... влюблен в его мать. Голос Снейпа, когда он говорил о ней, выдал его с головой: так мог говорить только влюбленный мужчина, у которого отняли женщину. Его ненависть к отцу можно понять. Кто такой Снейп, и кто такой... наследник Гриффиндора!
Наследник Гриффиндора. Эта мысль раскаленным острием пронзила мозг еще там, в кабинете Зельеделия, но теперь острие больно поворачивалось внутри, впиваясь все глубже и причиняя... нет, не боль. Это был странный священный трепет, похожий на транс. Его отец - Джеймс Поттер - наследник Гриффиндора. Но отец умер. Значит, наследник теперь он сам?
Не потому ли Вольдеморт все эти годы так упорно пытался убить его, как убил его родителей. И новая мысль пронзила его мозг, подобно горячему клинку: голос Вольдеморта у него в голове, когда приближались дементоры... Он хотел убить моего отца, вдруг пришло Гарри в голову. Он хотел убить меня. Но ему было наплевать на маму. Она была ему не нужна. Ему нужны были мы - потомки Гриффиндора! Наследник Салазара Слизерина хотел уничтожить потомков врага своего далекого предка. В эти мгновения Гарри даже не допускал мысли о том, что профессор Снейп был прав, и его отец не имеет никакого отношения к Годрику Гриффиндору, потому что все факты были не в пользу профессора. Это было так просто, что, несмотря на дикость ситуации, Гарри чуть не рассмеялся. Он не знал, что в этот момент перестал быть ребенком, потому что окончательно потерял остатки детства и остался один на один с проблемами человека взрослого. Жизнь. Смерть. Слова Валери Эвергрин неожиданно всплыли из глубин сознания. Как она говорила, все в жизни человека строится на трех вещах. Долг. Любовь. Совесть. Гарри ясно ощутил, что это - истина.
Рону с трудом удалось открыть дверь.
- Гарри, ты чего лежишь в темноте? Люмос, - палочка осветила бледное лицо Гарри, неподвижно и сосредоточенно разглядывающего потолок. - Ты не был на Заклинаниях, что случилось? - встревожено добавил Рон.
- Ты уже успокоился? - вместо ответа спросил Гарри. Инцидент с проклятыми Прорицаниями уже успел вылететь у него из головы, но даже сейчас, когда Рон, его лучший друг, за которого он так боялся еще несколько часов назад, склонился над ним, Гарри понял, что все его недавние страхи - ничто, по сравнению с тем открытием, которое он сделал - смешно даже! - сидя в подсобке у Снейпа.
- Да ладно. Все это чушь, - храбро отмахнулся Рон. - Я и не боялся ни капельки! Знаешь, ты наверное, был прав. Я тоже брошу Прорицания.
Да, подумал Гарри, это последствия гермиониных упражнений над страхами Рона. Никто другой не смог бы поработать так быстро и точно. Молодец, Гермиона.
- Вот и здорово, - устало сказал Гарри. - Все вместе будем тогда на Арифмантику ходить.
Он закрыл глаза и отвернулся к стене. Рон помялся, еще немного повздыхал, но потом вышел.
С этого момента дни полетели как-то загадочно быстрее, но стали до непонятного однообразны. Гарри ходил как во сне, казалось, его больше ничто не волнует. Иногда он с удивлением замечал, что ничего не чувствует, все ощущения словно притупились. Он все делал механически, машинально: машинально ходил на занятия, поднимал руку, отвечал, делал домашнюю работу, обложившись книжками. Он не видел, как странно смотрит на него Чу в коридоре, он не мог понять, почему, потому что не обратил внимание на то, что стал с ней холодно вежлив и не более того. Гарри даже подумать не мог, что она обидится, потому что чувства других людей для него стали как-то совершенно не важны. Он не замечал, что Рон и Гермиона иногда смотрят на него со страхом, испуганные этой неожиданной переменой в нем. Они вместе ходили на занятия, дружно списывали друг у друга (естественно, списывали только они с Роном, Гермиона скорее бы согласилась учиться в Слизерине, чем дать кому-нибудь списать) и по вечерам навещали Хагрида. Но все эти события не откладывались у Гарри в голове, потому что были теперь слишком обычны и естественны. Естественными стали для него и ночные кошмары. Шрам не болел, Гарри регулярно принимал лекарство, которое ему дал добрый доктор Бладштейн, но сны излечить не могло никакое зелье. Гарри упорно списывал их на свой нелегкий переходный возраст и испытывал облегчение, что не видит в сне Вольдеморта. И на том спасибо.