- Сразиться с ними в открытую? С нашим жалким войском в две тысячи человек? Неужели схватка в пять тысяч шансов к одному за то, что мы проиграем, кажется тебе такой большой честью?
- Я с гордостью приму смерть в честном бою.
- Ну что же. А я не хочу умирать, - рассмеялся Денджон, пытаясь разрядить обстановку. - Я предпочту выжить, с твоего позволения.
Тарджа улыбнулся одними губами и обратился к Линсту:
- Тебе надо решиться, Линст. Дальше тянуть нельзя. Или ты с нами, или ты против нас.
- А кто эти мы? Или ты имеешь в виду себя, Тарджа? Разве не в этом все дело? Ты же теперь стал язычником, не так ли? А теперь хочешь, чтобы мы сражались, спасая проклятых харшини от кариенцев.
Тарджа распрямился и повернулся к Линсту.
- Кто здесь говорил о харшини?
- Кто говорил? Например, твоя чертова сестра - или кто она такая теперь! Не держи меня за идиота! Сколько времени ты про них знал? Как давно ты укрываешь их?
- Ты понятия не имеешь, о чем говоришь.
- Так просвети меня, капитан. Расскажи, как ты оказался в компании двух харшини, одного из которых мы всегда считали твоей сестрой. Расскажи, как ты выжил после раны, которая свела бы в могилу любого другого? Объясни, ради чего мы рискуем своей головой. Ради спасения Медалона? Или потому, что ты знаешь, что кариенцы на этот раз не оставят харшини в живых?
Тарджа подавил в себе желание немедленно придушить Линста. Тот был не единственным защитником, считавшим точно так же. Он просто выразил вслух то, что чувствовали многие солдаты, особенно сейчас, когда под их знамена собралось немало повстанцев-язычников. Тарджа проглотил готовый вырваться резкий ответ и сделал глубокий вдох. С этой проблемой надо было разобраться всерьез, и чем скорее, тем лучше.
- Что лично я думаю о харшини, Линст, это к делу не относится. Так же как и их отношения с кариенцами. Своей задачей сейчас я вижу перейти границу и подготовиться там к контратаке. Здесь нет ни одного харшини - и не предвидится, по-моему. А вот кариенская армия, идущая на Цитадель, есть, равно как есть и Верховная сестра, отдающая им этот приказ. Что делать с харшини, мы решим, когда освободимся от кариенцев. А до тех пор я не намерен тратить время, обсуждая с тобой этот вопрос.
Прежде чем Линст успел ответить, в дверь погреба вошла Мэнда, ее сопровождал человек, одетый в грубое крестьянское платье. Спутник покосился на защитников с плохо скрываемым подозрением и сразу обратился к Тардже.
- Рад снова видеть вас, капитан, - сказал он, демонстрируя полный гнилых зубов рот.
- Я тебя тоже, Сет. Какие новости? - Сет стал повстанцем задолго до того, как Тарджа присоединился к ним. Тарджа имел случай убедиться на деле, что это был надежный и уравновешенный человек, не склонный к лишним фантазиям.
- Кариенцы двинулись от границы на юг около двух недель назад. Они движутся прямо на Цитадель, судя по всему.
- А что слышно про Цитадель? Есть новости оттуда?
- А то. Выпустили целую кучу новых законов. Неплохих, конечно, но странных, так сказать.
- В каком смысле странных? - уточнил Денджон.
Сет покосился на офицера, но ничего не ответил.
- Ты можешь ему верить, Сет, - подбодрил повстанца Тарджа. Сет все же помедлил немного, прежде чем начать говорить.
- У них есть кариенский советник при Верховной сестре. Сквайр Мэтен его зовут. Так вот говорят, что это он эти законы пишет, а Верховная сестра стала навроде куклы при нем.
- Так и есть, - пробормотал Тарджа, вспоминая рассказы Брэка о чарах, накладываемых кариенскими жрецами, чья воля владела теперь телом Джойхинии. - И что же за законы он выпускает?
- Он объявил о перевоспитании курт'ес, и теперь считается преступлением, если какой-нибудь мужчина или женщина, имеющие детей, тратят свои заработки в "домах разврата", как он их называет.
- Поставил вне закона курт'ес? - недоуменно повторил Денджон. - Но Сестринская община узаконила их уже два столетия назад.
- Он их не то чтобы совсем запретил. Но Верховная сестра считает теперь, что нынче дети часто голодают, потому что их родители тратят деньги на плотские радости, а не на еду для своих чад. Так что Закон прошел, считай, без сучка без задоринки.
- Но зачем издавать такой закон? - недоумевал Линст.
- Это первый шаг к запрещению проституции вообще, - объяснил Тарджа. У кариенцев она считается преступлением, за которое побивают камнями. Насильно наших людей не заставишь принять церковь Хафисты, но если они издадут новые законы, которые выглядят достаточно резонно, то не успеешь оглянуться, как в каждом селении Медалона будет построено по храму.
- Вы правы, капитан. Все их законы сначала кажутся хорошими, но на деле они ведут к поклонению Всевышнему.
- Да, этим-то они и плохи, - согласился Тарджа. - Есть еще новости?
Сет мрачно кивнул.
- Они собираются повесить сестру Мэгину.
- Когда? - спросил Тарджа.
- Я полагаю, в следующий выходной.
- Значит, мы можем еще успеть освободить ее! - воскликнул Денджон.
- Не будь идиотом, - отозвался Линст. - Они же только этого и ждут. Даже если ты успеешь добраться до Цитадели вовремя, что само по себе маловероятно, то Гарет Уорнер так закупорит город, что ты даже столового ножа между створок главных ворот не просунешь, не говоря уже об отряде вооруженных людей.
- Тарджа, а ты как считаешь? Мэгина была твоим другом и к тому же единственной порядочной Верховной сестрой за все это столетие.
Тарджа помедлил с ответом.
- Линст прав, Денджон. Мы попадем там прямо в ловушку.
- И ты позволишь им повесить ее?
- У нас две тысячи человек, за которых мы отвечаем, и движущаяся через Медалон армия кариенцев. Мэгина знала, чем рискует, возвращаясь в Цитадель, и она первая посоветовала бы нам не терять голову. Извини, Денджон. Никто, наверное, не жаждет ее спасения больше меня, но мы просто не можем идти на такой риск.
Денджон покачал головой, но не смог ничего возразить против здравых доводов Тарджи.
- Тогда мы должны хотя бы отомстить за ее смерть.
- И отомстим, - пообещал Тарджа. - И будем жить местью вплоть до того дня, когда кариенцы покинут Медалон.
Тарджа опустил взгляд на карту и потер глаза так, что показалось, будто в них попала, по крайней мере, пригоршня песка. Денджон и Линст вышли, а он остался один в задымленном подвале, вновь и вновь обдумывая принятые решения, искал в них огрехи и не мог найти. Это было бессмысленно, но это было лучше, чем пытаться уснуть.