Он задумчиво побарабанил пальцами по подлокотнику.
"Они не умерли, просто потеряли души. И мне стало интересно, что же всё таки случилось"
— Смерть избавила нас обоих от ненависти и страстей. Смерть сделала тебя более честным, прежде всего с самим собой. Ведь при жизни ты не считал то общественное устройство, о котором мы говорили, хорошим и достойным, верно?
— Да, Мастер. Я не хотел себе признаваться, но не смотря на то, что меня всю жизнь учили, что там был тоталитаризм, отсутствие прав человека, нищета и разруха… порой я смотрел старые фильмы и представлял себе, что я родился в те времена. Они были… Светлей. Справедливей. Очень сильно отличались от наглухо зацензуренной, лживой и раздираемой противоречиями данности в которой мне пришлось жить. Мне не нравилась моя работа, но это были деньги, а деньги — это квартира, машина, рестораны, женщины…
Мастер издал смешок.
— Напомни мне в следующий раз, когда я буду крушить идеалы Хартблида, предложить ему решение проблем с коррупцией путем кастрации и аскезы для всех чиновников. Разумеется это нихуя не сработает, ибо полумеры никогда не срабатывают, но уверен, его реакция на подобный наброс будет бурной.
У Хартблида болела душа, и он не знал что с этим делать. Он не понимал, зачем он сбежал. Ему хотелось выбить из кого-нибудь всё дерьмо, и одновременно завалиться в саркофаг и выплакаться. Или с кем-нибудь поговорить. С кем-нибудь кто его поймёт.
Он влетел в свою комнату и крикнул, срывающимся голосом:
— Дайкатана!
Призрак сгустилась из воздуха прямо перед ним.
— Что со мной? — он стер слезу из уголка глаза.
— Сильная душевная боль, — ответила она.
— Хочется одновременно плакать и набить кому-нибудь рожу. У тебя так было?
— Да.
— И что ты делала?
— Глупости, — Дайкатана покачала головой.
"Маг может усилить свои заклинания с помощью сильных эмоций, но это чревато выгоранием" — вспомнилось Хартблиду.
— А можно от этого как-то избавиться? Я не могу ясно мыслить, не могу подобрать аргументы, не могу… Я не понимаю… Это ужасно несправедливо, весь этот мир, если он такой, и если его не изменить, то зачем…
Он всхлипнул.
— Я могу научить тебя кое-чему, — сказала Дайкатана. — В этом облике есть свои преимущества.
— Ты правда можешь помочь?
— Да, — голос Дайкатаны стал тише и ровней. — Смерть заставляет утихнуть бурю чувств. В Склепе нет алчности, страха, гнева, страсти… В Склепе нет эмоций, лишь покой. В Склепе нет смерти, лишь не-жизнь.
Разум Хартблида словно омыла прохлада, прибившая бушующее пламя обиды, желание крушить и плакать.
"Получена особенность: Разум, тронутый Склепом"
— … Мне действительно лучше, — недоуменно, но с облегчением сказал Хартблид. — Значит ли это, что я больше не буду ничего чувствовать?
— Конечно нет, — улыбнулась Дайкатана. — Ты ведь живущий.
— Ясно, — Хартблид поглядел на кулак и разжал пальцы. В ладони остались красные полукружья отпечатков ногтей. — Так, послезавтра — Ярмарка. Нужно подготовиться. У меня до сих пор фракционное облачение требует ремонта и чистки, и ногти надо бы подстричь…
— И голову помыть. И волосы подстричь, — добавила Дайкатана. — а то будешь выглядеть как чучело.
— Блин. Поможешь?
— В этом облике есть свои недостатки, — Дайкатна поглядела на свои призрачные руки.
— Не проблема, — Хартблид указал на руки скелета, лежащие на крышке саркофага. Заклинание марионетки, с той разницей что нити контроля замкнулись на Дайкатану, и когда она пошевелила пальцами — костяшки повторили.
— Забавно, — Дайкатана словно перчатки натянула костяные конечности на призрачные руки и вновь пошевелила пальцами. — Теперь нужны ножницы и расческа.
Хартблид порылся в сумке и из двух гвоздей создал требуемое.
Ко дню Ярмарки Хартблид проделал титаническую работу по приведению в порядок себя и своего гардероба, нагрёб по Нубятнику костей, создал с помощью модернизированной Вэнсовской магии несколько заклинаний воплощения скотины, каждой твари по паре, коровы, козы, лошади, сгрёб в сумку добытый скелетами из развалин металлолом и наконец, был готов отправиться в Заречье. Но перед этим его позвал к себе Мастер.
В зале строем в два ряда по обе стороны красной дорожки к каменному креслу стояли скелеты-гвардейцы, а у самого кресла стояли Смотритель и сам Мастер, и вид у обоих был торжественный.