– А я – тем более, – обрубил тот. – Она меня порешить хотела. И вот что ещё… Ночевать тут я больше не буду.
– Ладно… – сдался Ноздреча. – Перебирайся к нам в дом.
Вечером, когда телеги разъехались, а Ножик ушёл домой, Харвиг поднялся к жерновам собрать вещи.
Скарба у него было немного. Всё поместилось в одну корзину.
– Гудейка! – позвал он.
Солома в углу шевельнулась. Затем наружу высунулась всклокоченная рыжая голова.
– Чего тебе? – спросил домовой.
– Скажи, кто тут ночью был?
– Был, да сплыл… – буркнул чур. – Чужак… С Глубины.
– С реки, что ли?
– Не… Из-за края.
– Оттуда, куда ты прячешься?
– Дальше.
Харвиг наморщил лоб. Этот «краешек» никак не давался его разумению.
– А сейчас он тут?
– Нет, так-сяк. Обратно ушёл.
– А раньше он приходил?
– Было.
«Уж не тогда ли, когда сбесился Буян?» – подумал отрок. Коли так, выходило, что охотился этот чужак за ним, Харвигом.
– Я ухожу к Ноздрече.
– Ну… В добрый путь.
– Пойдём со мной!
Домовой помотал головой.
– Мне туда дорога закрыта.
– А можно её открыть?
Гудейка задумался.
– Окалину убрать нужно.
– Как это?
– Протереть изнутри стены солью… Меня туда потом отнести.
– Ладно, сделаю.
Харвиг попрощался с домовым и побрёл на двор мельника. У избы на лавке его поджидал Ноздреча.
– Калитку запри! – крикнул он издали…
В тёмной прокисшей избе было душно. На лавках за столом сыновья Ножика кололи орехи. С печи таращились Лебёда с дочкой.
– Здрасьте, – сказал им Харвиг.
В горницу к печке его не пустили. Позади были тёплые сени, там и поставили ему лавку.
– У нас в избе места нет, – счёл нужным объяснить мельник.
Харвиг подумал, что Ножик опасается лишний раз гневить Люта.
Из сеней был выход на задний двор. Там в хлеву жил здоровенный кабан Горчак и две свиньи: Клава и Дуня.
После минувшей ночи Харвиг не слишком обрадовался такому соседству. Зато у него была возможность незаметно выйти наружу.
Когда все уснули, он прокрался на двор. Там с вечера он приметил наполненную водой кадку. Харвиг зачерпнул из неё котелком, добавил в него кусок соли. Теперь предстояло самое трудное. Нужно было впотьмах протереть стены в незнакомой избе и при этом умудриться не разбудить хозяев.
С ближней стеной, что тянулась от сеней к входу, хлопот не возникло. Она была свободна, если не считать пары полок с горшками. Но за ними Ножик вряд ли царапал раскалёнными прутьями. Харвиг тщательно протёр брёвна намоченной тряпкой, насколько хватило роста, и перебрался к соседней стене. Вдоль неё стояли две лавки, на которых дрыхли Аким и Ноздреча.
Старший сын мельника громко храпел. Харвигу захотелось плеснуть в его тёмный беззубый рот с котелка. Конечно, сдержался. Дело было слишком серьёзное, не до смеху.
Кое-как он протер длинную стену. Спасибо окнам, – дел с ней было немного.
С третьей стеной, у которой на лавке сопел Матвей, пришлось повозиться. Тут оказалось много полок, тесно заставленных какими-то бутылями, кувшинами. Харвиг взобрался на лавку. Как ни старался, один раз всё равно загремел. На его и Гудейкино счастье никто не проснулся.
Оставалось самое трудное: печная стена. Подобраться к ней можно было только по печке, где разлеглись сразу трое: Лебёда с дочерью и Вакейка. В довесок, как подозревал Харвиг, Ножик поработал там особенно рьяно. Даром, что ли, Лебёда с головы дёготь сдирала?
Собравшись с духом, он полез по лесенке на полати. В котелке плескалась чёрная от грязи вода. Отрок подвинул завесь, которой отгородилась от прочих Всемила и, смочив тряпку, принялся протирать брёвна над её головой.
Поневоле он косился на девицу. До чего же она была хороша! Харвиг вздохнул. Перебрался с полатей на печь и принялся отмывать окалину над Лебёдой. Вот уж на кого смотреть не хотелось. Харвиг и не глядел. Он тёр шершавые брёвна тряпкой и радовался, что заковыристая, тревожная работа близится к завершению.
Наконец он опустил драную тряпку в воду. Что ж, дело сделано. Можно спускаться…
Вот тут и случилось страшное. Вакейка во сне вдруг вскрикнул, Харвиг от неожиданности подпрыгнул, и котелок, подброшенный его рукой, опрокинулся. Надо же было случиться, что вся вода вместе с тряпкой угодила на голову Лебёде.
Харвиг, как заяц, сиганул с печи и в следующий миг уже был в сенях.
За дверью в избе творилось невообразимое. Истошно орала жена мельника, вместе с ней визжала Всемила. Слышались перепуганные крики Ноздречи и кого-то из сыновей.