Отроки тоже замерли – ноги как к земле приросли. Даже ворон умолк. Сколько все так стояли, не шелохнувшись, только небу известно.
– Буян… – вновь позвал Харвиг.
Уши пса поднялись, морда вновь стала прежней. Отрокам уже показалось, что он их признал. Но тут взгляд Буяна переменился, исполнившись лютой злобой, и он ринулся к Харвигу.
Мальчик подхватил с земли большой камень. Целиться было некогда, швырнул со всей мочи. И угодил булыжник псу промеж глаз. Буян взвизгнул, припав на зад. Потом развернулся и с воем помчал обратно.
Ворон на тыне протяжно каркнул и улетел. Отроки, постояв, неуверенно сошлись в кучку.
– Чего это он? – нарушил тревожное молчанье Селян. – Свихнулся?
– Я чуть в штаны не наложил… – покраснев, сознался Михей.
Харвиг снисходительно ухмыльнулся:
– Эх вы, заячья кровь!
– А сам-то? – встрепенулся Селян. – Скажешь, не испугался?!
– Я-то? Конечно нет!
На самом деле Харвиг лукавил. Колени от пережитого ещё тряслись. Но виду подавать было нельзя – иначе уважать перестанут.
– Может, – не унимался Селян, – ты и Зубилы не побоишься?
– Не побоюсь! Хоть сегодня в сад влезу!
Тут Харвиг язык прикусил, да только поздно уж было…
В дремучем лесу, за Кудыкиной еловой горой, хоронилось от людских глаз урочище Макоши. По преданиям, посадила богиня там яблоню при сотворении мира. Охранником оставила лютого пса, а чтобы не искушать городчан, обнесла дерево высоким дубовым тыном.
Чтили жители это место наравне с храмом. Никто из взрослых и помыслить не мог туда влезть. Да и верно: обратного пути не было.
Когда-то, в давние времена, жил в городе пастух Острик. Слыл он отчаянным храбрецом и решил однажды преподнести возлюбленной дар – волшебное яблочко. Уж как уговаривали его близкие и невеста, даже грозили, – всё без толку. Не послушался молодец никого, потому что был горд и крепко верил в свою удачу. Взобрался он по лестнице на городьбу, помахал сверху друзьям и девице. Больше его не видели. Те же, кто слышал последний крик пастуха, враз поседели.
А детворе законы не писаны. За три сотни лет поднялась вокруг заповедного места дубрава. Одно дерево переросло забор и протянуло за него ветвь.
Вот и повадились отроки лазать на дуб, чтобы поглазеть на Зубилу и яблоню.
Яблонька была хороша! Цвела и плодоносила она круглый год, и даже зимой по белым душистым цветкам ползали страшные, мохнатые пчёлы. Откуда они брались, куда улетали, – никто не ведал.
Мелкие спелые яблоки походили на закатные солнышки. И днём, и ночью сияли они на ветках алым матовым светом. А каково было зрелище в снежный морозный день! Диво, так диво.
Не меньший интерес вызывал и Зубила. Лохматый, с телёнка величиной, он близко не походил на местных собак. К тому же никто не слышал, чтобы зверь лаял. Зато он выл, да так, что волосы у слушавших поднимались дыбом.
Питался Зубила упавшими яблоками, а воду добывал из лужи, которую исправно наполнял с небес Гамаюн, либо, если в округе стоял мороз, пожирал снег и грыз лёд.
Вот в такое место и направилась, на ночь глядя, ватага княжичей. Так их называли с того, что Лют, глава Старого Городища, был Харвигу приёмным отцом. А Селян, Михей и Васятка – сводными братьями.
На душе вожака было хмуро. «И кто меня за язык тянул?!» – сокрушался он.
Харвиг услыхал позади чьи-то шаги. Рядом с ним очутился Васятка.
– Может, передумаешь? – спросил он.
– Ещё чего!
Младший брат потянул за рукав:
– Откажись! Пропадёшь же!
Харвиг потрепал его по затылку:
– Не бойся.
На самом деле, он с радостью бы отступил. Да только слово – не птица, выпорхнет, не воротишь. Пойти теперь на попятную, – позора не оберёшься. И тут уже не ясно, что хуже: прослыть трусом и пустомелей или отправиться в пасть к Зубиле.
Они выбрались из тесного хитросплетения улочек с переулками и вышли на луг. Раскинувшийся перед ними простор серебрился под лунным светом. По левую руку блестела река. Харвиг немного приободрился.
– Не отстаём, тюхи-матюхи! – прикрикнул он на друзей. Кажется, оставив позади тёмный город, они тоже повеселели.
– Сам ты Тюха… – буркнул шедший в хвосте Селян.
Они миновали пустошь и углубились в косматый ельник. Кудыкина гора постепенно поднималась перед ними, теснила прочь от реки. Мало кто из городчан взбирался на её крутые бока – угрюм и бесплоден был здешний лес. Шишки да огромные, таящиеся под хвойным ковром, грибы – вот и всё, что ожидало там путника.
Едва заметная в темноте тропа серым рушником вилась под ногами. Осмелевшие было княжичи вновь приуныли. Они молча гуськом добрались до места, где дорожка раздваивалась.