Харвиг подобрался и без единого шороха схватил комель удилища.
– Тю-тю-тю… – одними губами подбодрил он.
Поплавок чуть подпрыгнул, дурашливо завалясь, и короткими толчками решительно зашагал под воду! Харвиг взметнулся, рванул уду, и тут же ощутил свинцовую тяжесть загулявшей в глубине рыбы!
Медленно пятясь к берегу, он пытался совладать с неведомой силой. Эх, не порвался бы шнур, а за кованный самим Горыней крючок он был спокоен!
Тяжёлой и долгой вышла эта борьба. Уже было позднее утро, когда отрок облегченно перевел дух. У его ног в траве Жарозуб шевелил двухаршинным телом. Вот так удача! Солнце огнём полыхало на его чешуе, и она сияла, как золотые монеты.
Теперь можно было возвращаться домой. Он продел ветку вербы рыбе под жабры, взвалил тяжёлую и мокрую ношу на спину и принялся взбираться наверх…
Тогда-то с другого берега и послышались голоса. Харвиг обернулся и рассмотрел у воды сыновей мельника.
Старший, Аким, что-то держал в руках. Меж ног отроков бестолково сновала собака.
Младший брат отгонял её, стегая прутом.
– Пошла прочь! Иди домой, Шамка!
Но та и не думала уходить. Вместо этого она подпрыгнула кверху и попыталась вырвать из рук парня тёмный комок. Через речную гладь докатился тонкий прерывистый писк. Аким злобно пнул собаку ногой и швырнул щенка на стремнину. Окрестности огласил надрывный плач Шамки.
– Ты что творишь, гад?!
Харвиг, как был в одёже, прыгнул с крутого обрыва в Стырь. Позади в воду радостно плюхнулся Жарозуб. Но отроку было не до того. Он боролся с течением.
Дюжина сильных широких взмахов, и вот он на середине реки. Здесь она замедлялась, вертелась как колесо. Харвиг набрал больше воздуха и нырнул. Стылая осенняя вода была чиста и прозрачна. И всё же тёмный комочек на дне он заметил не сразу. Лишь когда воздуха совсем не осталось, увидел его, схватил и с хрипом вылетел на верх.
Тем временем братья сгрудились на берегу, высматривая противника.
– Эй, да это подкидыш! – первым догадался Матвей, средний сын мельника.
– Греби назад, Харька! – крикнул Аким. – Не то за кутёнком отправишься…
Харвиг нащупал ногами дно. От ярости его лицо исказилось.
– Агридиг! – угрожающе крикнул он.
Отрок и сам не ведал, что это значило. Странное слово было тем немногим, что он мог припомнить из давних, почти полностью позабытых времён. И всякий раз, затевая крупную ссору, он отчего-то считал нужным произнести его.
*****
На колокольне храма звонили полдень. Лют стоял на красном крыльце и молча наблюдал, как сын запустил в калитку собаку, затем положил в тень под тыном щенка.
– С уловом, сынок! Знатная ныне рыба пошла…
Харвиг приблизился, и князь смолк. Одно око у отрока заплыло, губы наружу. Вся рубаха, даже штаны в крови.
– И кто в этот раз?
– Так… – Харвиг хотел ухмыльнуться, но получилось нехорошо, – вместо передних зубов темнела широкая дырка. – Вишь, подобрал… Шамкой зовут.
– Шамкой… – повторил Лют. – Ступай, умойся. Потом расскажешь…
Однако толком рассказать сын не успел. Во двор без стука забежал мельник Ноздреча. Следом ввалился князь Заречья Горазд. Могучий и толстопузый, он разительно отличался от стройного и жилистого главы Старого Городища.
– Это что же твой щенок вытворяет?! – высоко, по-бабьи взвизгнул Ноздреча.
Лют мельком взглянул на перекошенное лицо мельника и обернулся к Горазду.
– Добрый день, гости!
– Здравствуй, Лют, – пробасил тот. – Здоровья и достатка в твой дом.
– Проходите! А то, – князь кивнул на Ноздречу, – солнце голову напечёт.
– Мы не гостить зашли. Просим схода.
Лют удивлённо приподнял бровь.
– Так ведь праздник сегодня. Да и что за беда такая, что без схода нам не решить?
– А такая, – выпрыгнул вперёд мельник, – что твой подкидыш моих деток поубивал!
У Люта омрачилось чело. За убийство наказание полагалось одно: изгнание. Пойдёт Харвиг мыкать горе в Голодырь, маленький посёлок на Пучай-ручье.
– Живы они, – раздался позади голос сына. Он уже умылся и утирал лицо рукавом. – Чего зря болтать?
При виде отрока мельник невразумительно засипел.
– Помолчи! – через плечо приказал Лют. – После спрошу.
Харвиг послушался, присел в тень. На шум из терема вышли братья. Последним, сладко зевая, появился Васятка.
Лют вздохнул и вновь обратился к Горазду:
– Так что стряслось?
– У старшего, Акима, – ответил тот, – зубы выбиты. Рука пополам. У среднего, Матвея, нос набок.
– У Вакейки нога погрызена! – горестно вскричал мельник.