Оставалось самое трудное: печная стена. Подобраться к ней можно было только по печке, где разлеглись сразу трое: Лебёда с дочерью и Вакейка. В довесок, как подозревал Харвиг, Ножик поработал там особенно рьяно. Даром, что ли, Лебёда с головы дёготь сдирала?
Собравшись с духом, он полез по лесенке на полати. В котелке плескалась чёрная от грязи вода. Отрок подвинул завесь, которой отгородилась от прочих Всемила и, смочив тряпку, принялся протирать брёвна над её головой.
Поневоле он косился на девицу. До чего же она была хороша! Харвиг вздохнул. Перебрался с полатей на печь и принялся отмывать окалину над Лебёдой. Вот уж на кого смотреть не хотелось. Харвиг и не глядел. Он тёр шершавые брёвна тряпкой и радовался, что заковыристая, тревожная работа близится к завершению.
Наконец он опустил драную тряпку в воду. Что ж, дело сделано. Можно спускаться…
Вот тут и случилось страшное. Вакейка во сне вдруг вскрикнул, Харвиг от неожиданности подпрыгнул, и котелок, подброшенный его рукой, опрокинулся. Надо же было случиться, что вся вода вместе с тряпкой угодила на голову Лебёде.
Харвиг, как заяц, сиганул с печи и в следующий миг уже был в сенях.
За дверью в избе творилось невообразимое. Истошно орала жена мельника, вместе с ней визжала Всемила. Слышались перепуганные крики Ноздречи и кого-то из сыновей.
Мальчик, швырнув котелок в корзину, прыгнул на лавку. Следом от пинка распахнулась дверь. Кто-то грубо ухватил его за плечо.
Сотворив недоумённое лицо, он обернулся.
— Это ты?! Что ты там натворил, гад?! – кричал на него Ноздреча.
– Пусти! – Харвиг скинул с плеча ладонь. – Вторую ночь покоя нет. То коза, теперь вы. Сговорились, что ли?
Ножик безумно сверкнул глазами и быстро вернулся в горницу. Там ещё долго не умолкали. Так, под причитания Лебёды отрок и уснул.
Утром Харвиг проснулся затемно. В избе, после ночных волнений, все спали. Он не стал заходить внутрь, а, захватив корзину с краюхой хлеба, пошёл на мельницу. Было студёно и тихо. Под ногами бодро хрустела подмороженная листва.
Стырь у берега покрылась молодым тонким льдом. Скоро он станет толще, заключит реку в сверкающие объятия. И придёт Перволёд.
Харвиг зашёл в подклеть. В своём стойле дремала Пенка. Почуяв его, коза тихо проблеяла.
– Стыдно небось? – спросил её Харвиг.
Он поднялся наверх.
– Гудейка!
Чур долго не отзывался. Наконец вышел из пустого угла.
– Ну здоров.
– И тебе не хворать, – кивнул Харвиг. – Я тебе дорогу открыл.
Домовой недоверчиво взглянул на него.
– Сегодня ночью отнесу тебя в дом, – добавил Харвиг.
– Коли так, долг за мной.
– Ещё поквитаемся.
День в хлопотах пролетел незаметно. Вечером мельник завёл отрока в дом и указал на прибитый к двери в сенях засов:
– Видел? Теперь будем спать спокойно. —Ноздреча вытолкнул княжича обратно во двор.
«Поздно спохватился», – подумал Харвиг.
За хлевом в ограде он обнаружил лаз, в который как раз проходила его корзина. Когда наступила полночь, он отправился на мельницу за Гудейкой.
– Прощай! – говорил чур, гладя козу. – Сильно обо мне не скучай.
– Я присмотрю за ней… – успокоил его Харвиг.
Домовой напоследок крепко прижался губами к белой Пенкиной морде.
– Ты уж постарайся, воха-елоха, – сказал он. – Видишь, какая она. Дитя, да и только.
7. Ножик и домовой
В сенях Харвиг поставил корзину на пол. Положил на лавку горбушку хлеба и сказал, как условились:
— Вот изба на четыре угла. Настил дубовый, кров сосновый. Тут живи, за укладом гляди.
Гудейка выбрался из корзины, пошмыгал носом и сгинул.
Отрок облегчённо перевёл дух. Вроде вселился. Главное, чтобы снова не выгнали. Но на этот случай была одна мысль.
Весь следующий день Харвиг с Ноздречей провозились на мельнице. Работы оказалось невпроворот: люди спешили закончить свои дела к празднику.
А вечером, пока мельник с семьёй трапезничали в избе, отрок растолковал домовому свою задумку.
– А ежли не испугается? – засомневался Гудейка.
– Штаны обмочит, – заверил княжич.
Той же ночью, в самую глухую пору, Ножик проснулся. Показалось, или в дом постучали? Мельник заворочался и, тихо ругаясь на гадёныша Харвига, поднялся с лавки. И что это ему нужно? Постой, он же в сенях…
Ноздреча распахнул дверь и уставился в темноту. У порога никого не было. Он вышел на крыльцо. Двор был пуст.
Ножик сплюнул, вернулся в горницу и улёгся на лавку. «Наверное, дятел прилетел с леса…» – подумал он.
Громкие, настойчивые удары заставили его вздрогнуть.
Ноздреча подкрался к выходу и прижался к доске щекой.
– Кто там? – прошептал он.
Тишина.
Пришлось достать из-под печки топор. Мельник вновь открыл дверь.
Пусто!
Он вдруг хлопнул себя по лбу и зло рассмеялся. Затем крадучись поспешил к сеням. Отворил засов, толкнул дверь и уставился на лавку, где сладко сопел подкидыш.
Чудно…
Ножик вернулся в горницу. Выходит, Харька тут ни при чём. Новый тревожный стук на миг пригвоздил мельника к полу. Ноздреча выпрыгнул на крыльцо, занеся топор… По-прежнему никого!
Он вышел во двор, огляделся… Под крышей чернел круглый зев чердака. Мельник, озираясь, вернулся в дом. Вот так ночка… Едва он задвинул засов, как дверь содрогнулась!
Ноздреча зажмурил глаза и ударил лбом об косяк.
– Кто?
– Пора-а… – послышался страшный скрипучий шёпот. Доносился он с подпола. – Пора платить дань…
Ножик обмяк и сполз по стене. На дощатом полу под ним растеклась зловонная лужа. Он выронил топор и тихо завыл.
– Иди… – зашептал кто-то снизу. – Я жду…
– Нет! – Ноздреча исступлённо замотал головой. Из его глаз брызнули слёзы. – Я же каждое утро тебе… Петухи, куры…
– Не яри меня, мельник… Мне, так-сяк, нужны человеки.
– Прости! – Ножик вскочил на колени. На печи кто-то завозился во сне, не то Лебёда, не то Вакейка.
– Будет тебе дань… – Ноздреча понизил голос. – Славный маленький отрок!
– Сын…
– Нет! – едва не вскрикнул мельник и зажал рот рукой. – Нет, другой… Вакейка ещё мелковат. А вот Харвиг, он тебе придётся по вкусу!
Водяной надолго задумался.
– Знаю, – наконец сказал он. – Дюже худ, жилист…
— Это он был, – Ножик безумно вытаращил глаза и оскалил зубы. – Был жилист! Я его откормлю… Дай, батюшка, только срок, он у меня в дверь не пролезет!
– Будь по-твоему, воха-елоха… Я приду за ним… После Покрова…
– Жду, батюшка! Все будем ждать! Не пожалеешь!
– Козу… пуще глаз береги. Забери сюда.
– В избу?!
– На двор. Не говори про меня… никому.
В дверь трижды стукнуло, заскрипела матица под потолком, и всё стихло.
Ноздреча поднялся с пола. Колени тряслись. Он доковылял до лавки, стянул измаранные штаны. Задумавшись, утёр ими лицо. Потом опомнился и швырнул на пол. Ещё раз заглянул в сени. Харвиг по-прежнему спал. Тогда мельник решительно подошёл к печке, толкнул жену в жаркий бок: – Хватит дрыхнуть! Вставай!
С первыми петухами Харвиг проснулся. Дверь в избу была открыта. Сотворив хмурое, недовольное лицо, он заглянул в горницу. Там, на лавке, его ожидал Ноздреча.
– А, Харвиг! Уже поднялся? – Хозяин натянуто улыбнулся и указал рукой на накрытый стол. – Садись, подкрепись… Лебёдушка тут кой-чего собрала.
Жена мельника ожгла Харвига лютым взглядом и, накинув тулуп, вышла из дома.
– Сытый я, – буркнул Харвиг. – Да и на работу пора.
Он направился к двери, но мельник преградил ему путь.
– Забудь о работе! Кушай, да иди досыпать.
Он усадил отрока у стола, а сам принялся расталкивать сыновей.
– Вставайте, оглоеды! Только спать да жрать мастера! Вон Харька… Харвиг уже на ногах!