О чём они говорили, Харвиг не слышал. Да и какое ему дело? Вряд ли о чём-то умном…
От обиды он развернулся к реке и уткнулся в свою половню.
А отрочица, поравнявшись с ним на обратном пути, вдруг заливисто рассмеялась.
Нехорошие подозрения зародились у Харвига. Он съел ещё пару ложек, размышляя о причине её веселья, потом незаметно выплеснул остатки в кусты.
Всемила ушла, а там и Ножик крикнул, что пора на работу…
Вечером на повозке приехали Лют и Лада. Как назло, помол был в разгаре. Они постояли в сторонке, наблюдая за сыном, наполнявшим мешки мукой. Лют спросил, как тот устроился. Узнав, что Ноздреча не пустил его даже на двор, помрачнел. А мать поцеловала Харвига в лоб и поставила рядом плетёную корзину с едой. Убедившись, что сын жив и здоров, родители отправились восвояси.
Когда мельница опустела и солнце скрылось за Алатырь, в гости к Харвигу прибыли княжичи.
Он собрал друзей у костра.
– Эх, жалко, что тебя не было вчера с нами! – сказал Селян. Синяк на его лице в свете костра казался то зелёным, то синим. – Насилу Богшу в пироге отыскали. А как Горыня нарядился Погрызом, а отец – Ахеном! Вот потеха была!
Харвиг насупился.
– А ещё новость, – добавил Васятка. – Буян вернулся!
– Как так?!
– Правда, – кивнул Михей. – Сегодня под вечер пришёл. Грязню-ющий!
– И как они с Шамкой?
– Архип его пока на цепь посадил.
У Харвига будто камень скатился с сердца. Он уже попрощался со своим любимцем.
С мельницы донеслось тихое блеяние. Отроки вздрогнули.
– Кто там?!
– Пенка… Вы что, козы не признали?
– Отчего? – возразил Селян. – Я даже знаю, на что она тут.
– Ну и на что? – с напускным равнодушием спросил Харвиг.
– Ножик её супротив водяного держит.
– Как это? – удивился Фомка. – Неужто коза его победит?
– Не знаю. Мельник верит, что нечисть от всего белого хоронится.
– Баба Яга, говорят, в козу оборачивается, – прошептал Васятка. – И в ворона.
– Снова-здорово… – укорил его Харвиг.
Прошлым летом княжичи забрались в одну из запретных пещер. Узнай про то взрослые, выпороли бы плетями. Да только зря они туда лезли. Очутившихся в гулкой пугающей тьме детей обуял страх. Вдобавок Васятка принялся стращать друзей жуткой ведьмой. Даже Харвигу стало не по себе. Конечно, он этого не признал. Сказал, что никакой Яги нет, но без огня делать тут нечего. Так и вернулись наружу ни с чем, договорившись в другой раз запастись палками с паклей…
Харвиг чувствовал, что его прошлое скрыто в Алатыре. Не зря же он там появился. На следующую весну он задумал разведать тайну горы и очень рассчитывал на помощь братьев. Понятно, что глупые байки про ведьму были некстати.
– Все знают, что в давние времена она утащила к себе в пещеру трёх отроков, – упрямо гнул своё младший брат. – И там сожрала!
Харвиг хмыкнул:
– Эх ты, тюха-матюха, голова – два уха! Наслушался бабьих сказок. Это гора их сожрала. Она вся ходами изрыта. Забрели внутрь, а выбраться не сумели.
Отроки помолчали. Где-то на Гнилушах тоскливо взвыл пёс.
– И не страшно тебе тут? – оглянувшись в темноту, спросил Фомка.
Харвиг живо вспомнил минувшую ночь. Представил, что совсем скоро вновь окажется один в чреве зловещей мельницы. Жутко стало ему. Захотелось немедля, даже не затушив костра, отправиться с братьями домой, в уютный и приветливый княжий терем.
– Чего же мне бояться?
Он пренебрежительно хмыкнул и потянулся к корзине. Хлеб и головку сыра он отдал друзьям. Кусок праздничного пирога оставил на после.
– Как чего? – приподнял бровь Селян. – Все знают, что мельница проклята. Столько людей утонуло!
– А ещё говорят, – добавил Васятка, –в полную луну утопшие мельники выбираются из воды и идут на мельницу чтобы молоть песок.
Все поглядели на небо, где ярко светила луна. Отроки невольно придвинулись поближе к костру. У Харвига всё внутри сжалось.
– Чепуха это, – разлепив губы, вымолвил он. – Всех утопленников в своё время выловили и похоронили. Так что, если они и придут на помол, то не с реки…
От этих слов дети почувствовали себя ещё хуже. Погост был за холмом, по соседству.
– Нет, не всех, – возразил Селян. – Нашли только Наслава и Еропа.
– Может, пойдём уже?! – вскочил на ноги круглолицый Мирошка. – А то завтра с отцом в лес ни свет ни заря.
– И мне пора! – встал с бревна Проша.
– Ладно, идите все вместе. – Харвиг сделал вид, что зевнул. – Нечего вам порознь шастать…
Напоследок он подозвал Васятку.
– В другой раз Бабашку моего захвати.
Так он называл безделку, с которой когда-то появился на Алатыре. Что то за зверь, никто толком не ведал. Удивительно, что кроме круглой головы с ушками у него не было ничего – ни туловища, ни лап. Харвиг стеснялся таскать игрушку с собой и хранил дома, в укромном месте.
Попрощавшись, друзья ушли. Некоторое время мальчик слышал их негромкие голоса. Он прожевал отломанный кусок пирога, сунул обратно в корзину нетронутые княжичами хлеб и сыр.
Костёр догорал. Языки пламени постепенно угасли, оставив краснеющие во тьме угли. С Алатыря донеслось уханье филина. Харвиг поднялся с похолодевшей земли. Нужно было идти… Он запалил лучину и с тяжёлым сердцем побрёл на мельницу.
– А что, – по пути бодрил себя отрок, – может и на этот раз обойдётся?
Мельница встретила его зловещим молчанием. Харвиг заглянул к Пенке. Та дремала на соломе, опустив морду. Освещая дорогу, княжич поднялся по скрипучим ступеням наверх и пристроил лучину над жерновами. Ещё пару щеп положил про запас. Что ж, на ночь хватит…
Он забился в свой уголок. Свежая солома больно кололась. Отрок ухватил старый рваный мешок и прикрылся им.
Едва устроился и сомкнул глаза, как пронзительно заскрипели ступени. Харвиг сжался, прислушиваясь. Вот тишину надорвал девятый, последний шаг. Кого-то он увидит сейчас?! Трясущейся рукой мальчик приподнял край мешка и выглянул. В полумраке над лестницей никого не было.
И вдруг снова скрипнуло!
Харвиг зажмурился.
Слава небу, неведомый гость не пошёл к нему, а наоборот, начал спускаться.
Что творилось внизу, было неясно. Оттуда доносились кудахтанье потревоженных кур, сопение, перемежаемое блеянием Пенки. Потом наступило затишье и вновь шаги по лестнице вверх… и обратно.
В конце концов Харвиг всё же заснул. А утром обнаружил, что запертые накануне клети были открыты, все куры выпущены. На рогах Пенки красовался свежий венок.
Немало времени потратил Харвиг, чтобы вернуть птиц на место.
«Странная нечисть нынче пошла! – думал он. – Нет бы (упаси Макошь, конечно)его погубить, она озорует… Венки для козы плетёт!»
Он вдруг остановился и хлопнул себя по лбу: «Так вон оно что! Шутки шутить удумали?»
Когда позже на мельницу пришёл Ножик, Харвиг без обиняков заявил:
– Козу наряжают – их дело. Ещё раз кур выпустят – накажу.
– О чём это ты? – нахмурился мельник.
– О детях твоих.
– Не знаю, о чём ты тявкаешь.
– Тявкает, Ножик, собака. А я тебя предупредил.
На другую ночь Харвиг решил отловить насмешников. Он улёгся пораньше, но не спал, а лежал, не смыкая глаз.
Далеко за полночь вновь раздались шаги, сопение, да неясные вздохи. Харвиг прокрался к лазу. По краю ступеней, чтобы не выдали, начал спускаться вниз. Тьма — ни зги не видать. Фыркнула Пенка, потом не спеша, со скрипом открылась клеть. Из неё стали вываливаться сонные очумелые куры.
Более не таясь, отрок спрыгнул с лестницы:
– Ага! Вот я вас!
Сперва Харвигу показалось, что вокруг пусто. Затем, попривыкнув ко тьме, вместо сыновей мельника он вдруг различил кого-то мелкого… Чужак шевельнулся, и на мальчика уставились, полыхнув жёлтым огнём, два страшных глаза.