Сердце Харвига подскочило, а волосы на затылке поднялись дыбом.
-Чур! - попятился он и уткнулся спиной в ступени. - Чур меня!
– Чур… – согласился чужак. – Вишь ты, расшумелся…
Выброшенные куры вдруг закудахтали и, хлопая крыльями, сами заскочили на место. Человечек запер за ними клеть.
Харвиг оторопел. Домовой? На мельнице? Но, судя по всему, это и вправду был он.
– Мир тебе, – поклонился отрок. Зубы у него клацали.
– Мир, – кивнул тот. – Потолкуем?
Они поднялись наверх. Домовой уселся, свесив кучерявые ножки, на жёрнов. Харвиг пристроился у себя в углу. Он глядел в удивительные, с козлиным зрачком глаза чура и думал, что коли доведётся рассказать про то княжичам, не поверят.
Звали домовика Гудеем. Это оттого, пояснил новый знакомец, что очень ловко у него получалось в печную трубу гудеть.
– Где ж тут труба? – удивился отрок.
– Не, не тут. У Еропа. Он меня и прозвал.
Харвиг догадался, что речь о первом мельнике. Гудей кивнул. Но Ероп появился намного позже. А до того, когда Гудей был совсем стареньким, он жил там один.
Это тоже было понятно. Все знали, что домовые рождаются старичками. С возрастом они молодеют. По словам Гудея выходило, что ему почти триста лет.
– Ты говоришь, что жил в доме… – заметил Харвиг. – Почему же ты оказался здесь?
– Пришлось… – тяжко вздохнул Гудей.
Оказалось, когда Ноздреча с женой и сыном вселились в дом мельника, он поначалу даже обрадовался. Гудей не любил жить один. Первое время он помогал новосёлам. Однако скоро убедился, что мира в их семье нет. Вдобавок Лебёда развела в избе грязь, и этого Гудей не стерпел.
Как-то ночью он вымазал её волосы дёгтем. Мельничиха, встав поутру, сперва кинулась на Ноздречу. Но позже, разобравшись и приложив золу к исцарапанному лицу мужа, она смекнула, чьих рук это дело.
Лебёда потребовала извести домового. Мельник противился: по соседству с проклятой мельницей домовик был нелишним.
– Так тут и вправду водится нечисть? – прервал рассказ Харвиг.
– Не, воха-елоха… Нету тут никого.
– А мельники, что утопли, песок молоть не приходят?
Гудей озадаченно поморгал глазами:
– Авось-небось, нет. – А на кой?
Харвиг смущённо пожал плечами.
– Не знаю… Рассказывай дальше.
Чур продолжал. Ежедневные споры Ножика и жены обычно кончались руганью. Иногда они дрались. В конце концов мельник сдался, взял связку железных прутьев, раскалил в печи и процарапал изнутри стены жилища. Так Гудей был изгнан из своего дома.
Они помолчали.
– А Ножик знает, что ты живёшь здесь? – спросил Харвиг.
– Не… Он думает, что тут водовик.
– Водяной?! Ты же говорил, что тут никого нет!
– Нету… То Ноздреча так мнит.
– Ах он гад! – покачал головой Харвиг. – Выходит, он меня извести решил.
– Ты не бойся, воха-елоха… – успокоил его Гудей. – Тут тихо.
– Угу. А кур зачем выпускал?
– То так… – поболтал ножками домовой. – Пошалить.
5. Нежданные гости
Уже несколько дней подряд лили дожди. Их с запада привёл Гамаюн. Вечером донеслись глухие раскаты грома, вслед за которыми набежали чёрные тучи. Харвиг вышел к реке и угодил под первые холодные капли. А потом грянуло и всё озарилось. Тогда-то он и заметил небесного вестника. Синяя птица величаво парила в выси.
Люди верили, что она – друг и помощник Макоши. А тех, кому довелось её повидать, ожидала удача.
Харвиг решил не ждать, когда посланник богини заметит его с небес, и поспешил укрыться на мельнице…
До этого он видел божье создание дважды. Первый раз, когда только появился в Городище, на вершине горы. О той поре он мало что помнил. Вроде бы, сидел Гамаюн на камне, а потом с ярким всполохом сгинул… А было оно или нет – кто ж теперь скажет.
Другой раз случился совсем недавно. Взял отец Харвига с собой в Голодырь. То был посёлок изгоев, – лихих людей, когда-то крепко преступивших закон. Время от времени им отправляли обоз с мукой, чтобы злодеи не перемёрли от голода.
Пока отец управлял разгрузкой, Харвиг спустился к Пучай-ручью. Стылые воды мирно струились по мелкому каменистому дну, и ныне, в осеннюю пору, было неясно, за что получил ручей своё имя. Другое дело – весной, когда, набравши с холмов талых вод, он поднимался в берегах и с рёвом мчал к старшему брату Бугу.
Харвиг остановился у берега, в тени старого дуба. Его взгляд силился проникнуть под серебристую гладь. В отражении вдруг разглядел он позади себя на кургузой ветви большую синюю птицу. Их взоры встретились… Послышался зов отца, отрок стремительно обернулся и зажмурился от яркого света. Как проморгался, посланника уж и след простыл…
Из-за ненастья дорога в роще раскисла. Люди не хотели мочить зерно, и работа на мельнице встала. Харвиг маялся от безделья. Была бы хоть погода хорошая, уж он бы нашёл, чем заняться. Но жизнь так устроена, что, когда небо ясное, – работы невпроворот.
Гудейка последние дни хандрил. Он старался всё время быть рядом. Даже днём, когда домовые обычно прячутся в потаённых местах, просто зарывался в кучу соломы.
– Скажи, – спросил как-то Харвиг, – куда вы деваетесь? Как исчезаете?
– По краешку ходим.
– О чём это ты?
– То же, что здесь… Только людей там нет.
– Одни домовые?
– Отчего? Шмелики, мышки. Вороны с совушками кой-раз залетают.
– А мне туда можно?
Гудейка помотал головой.
– Не… Людям туда никак.
Так Харвиг и не понял тогда, что это за неведомый «край».
Он глянул в оконце. На лужайке у мельницы одиноко мокла коза. С Пенкой тоже творилось что-то неладное. Третий день как она перестала жевать траву, а вслед за тем и доиться. В последний раз она вышибла кадушку из его рук…
Время перевалило за полдень, а Вакейки с обедом всё не было. И придёт ли?
Харвиг решил не дожидаться милости мельника и отправился на рыбалку.
Он вышел к реке. Дождь пузырил стылую воду. В ней отражалось серое небо. Отрок размотал удочку, наживил червяка. Забросил его подальше, к плотине.
Не успел поплавок успокоиться, как вдруг – скрылся с глаз! Харвиг подсёк и выволок здоровенного окуня. Очень скоро в траве у ног прыгали больше десятка полосатых рыбин. Потом дождь утих и клёв как обрезало. Мальчик развёл костёр.
Часом позже он принёс на мельницу запечённую в углях рыбу.
– Съешь, Гудейка, – уговаривал он домового, но тот лишь зарылся глубже в солому.
Харвиг ел рыбу и думал, что по такому ненастью Ножик мог бы его отпустить. Вот если завтра с утра опять будет дождь, стоит поговорить с мельником.
Если по совести, - тот и вовсе мог без него обойтись. Рука Акима уже зажила, да и Матвей целыми днями слонялся без дела. Но подобными мечтами Харвиг себя не тешил. Кто-кто, а Ноздреча скорее удавится, чем отпустит его до срока.
Вечерело. В голой и мокрой роще уныло завывал ветер. Тревожно стучал по мельничной крыше дождь. Было сыро и холодно. Хорошо ещё, что догадался натаскать впрок соломы, чтобы ему и Пенке хватило. Только козе свежая подстилка оказалась без надобности. В стойле который день была чистота. Он пробовал соблазнить бородатую куриным зерном, мешок с которым мельник хранил в подклети. Всё без толку. Она не желала ни есть, ни пить. Как бы не подохла, родимая.
В углу тревожно застонал домовой. Харвиг устроился рядом.
Интересно, чем сейчас занимаются его братья? Селян, наверное, вырезает безделки. Лучше всего ему удавались деревянные изваяния Погрыза… Михейка с Васяткой, вернее всего, носятся друг за другом по горницам. А может, помогают матери прясть козий пух. Либо забрались втихаря в подклеть, где хранятся зимние припасы под присмотром Архипа, чтобы разжиться мочёными яблоками…
Незаметно Харвиг уснул. Приснился ему чудный сон. Будто стоит он у мельницы и к нему на задних лапах подходит Шамка. Она разевает пасть и произносит человеческим голосом: