БЕЛЫЕ, СЕРЫЕ, ЧЕРНЫЕ И КРАСНЫЕ
В одном большом доме жил мальчик Кисынька. Папа и мама у него баловники были, на своего Кисыньку надышаться не могли, — и стал Кисынька капризным мальчишкою. Все хочет сделать по-своему. А так как он еще был мал и глуп, то и выходило все у него нехорошо. И все-то он капризничает, все-то буянит, на маму ножкою топает, стекла бьет, сестренок и братишек колотит, а то с соседскими мальчишками в драку увяжется. Приходит в синяках, ревет, жалуется, а сам не унимается.
И уж такой озорной мальчишка, — у соседей стекла бьет, папе с мамою платить приходится, а ему хоть бы что.
Вот и собрались за печкою Домашние — нежити малюсенькие; они вместе с людьми всегда обитают, только люди их не все примечают. Не всякому тоже дано эти дела понимать.
Собрались маленькие Домашние, сидят, толкуют, шепчутся своими шелестяными голосочками, паутинными ручками помахивают, незримыми головками потряхивают:
— Надо Кисыньку образумить, а то вырастет Кисынька большой шалопай, со глупа ума натворит бедовых дел, осрамит на весь свет наш честной дом.
Пошептались, да и порешили, — послать белых Кисыньку образумливать. Пошли к Кисыньке белые. Чистенькие, веселенькие, живыми водицами умытые, белыми тафтицами прикрытые, кудри светлые развеваются, губы алые улыбаются. Стали Кисыньку улещивать ласково:
— Милый Кисынька, будь умником, веди себя хорошенечко, папе, маме не дерзи, малых деточек не обижай, о себе много не думай. Мы тебе, голубчик, невиданных игрушек надарим, коли ты паинькой будешь.
А Кисынька закричал:
— Убирайтесь, куклы тараканьи. Со всякой мелюзгой не стану разговаривать.
А сам маминой кошечке на хвост наступил.
Ушли от него белые, пришли серые. Все словно пылью покрытые, сами кислые да сердитые. Говорят Кисыньке скучные слова:
— Стыдно, Кисынька, капризничать да шалберничать. Людей бы ты постыдился. Бога бы ты побоялся. Папа с мамой терпят, терпят, да и за прут возьмутся.
А он им кричит:
— Пошли к черту, не мешайте.
А сам бабушкину собачку за окошко вышвырнул.
Ушли от него серые. Пришли черные. Все, как арапы, черные, а глаза угольками горят. Кричат Кисыньке:
— Не смей шалить, а то будет худо.
А Кисынька им отвечает:
— Вот нашалюсь, тогда и перестану.
Сабелькою помахивает, лампадку опрокинул, деревянным маслом мамино любимое кресло измазал. Потом на пол сел, стал спички чиркать и на ковер бросать.
Тут черные ушли, пришли красные. Как с цепи сорвались, кричат, визжат, беснуются. Зажженные Кисынькнны спички подхватывают, к занавескам на окнах их приставляют.
Начался тут пожар, весь дом сгорел, и уже после пожара вытащили Кисынькнны обгорелые косточки.
Плакали папа с мамою, да поздно.
ЧЕРЕМУХА И ВОНЮЧКА
Росла черемуха, цвела и пахла. Шла мимо вонючка, носом покрутила, спрашивает:
— Ты чего это, черемуха, пахнешь?
А черемуха ей отвечает:
— Цвету, оттого и пахну.
Говорит вонючка очень сердито:
— Это мне совсем не нравится, и очень даже смешно. Уж я ли не барыня, да и то воняю, а ты, простая черемуха, пахнуть вздумала.
— Такое уж мое сиротское дело, — говорит ей черемуха, — пахну, да и пахну, Богу во славу, людям во утешение, — а ты, барыня, ступай своею дорогою, воняй, сколько хочешь.
Вонючка распалилась гневом, визжит поросячьим голосом:
— Не смей пахнуть, мужичка! Слушайся моего барского приказа!
Черемуха ей резоны представляет со всею политикою:
— Не могу я не пахнуть, сударыня-барыня, — уж такое дадено мне свыше определение, — хоть тресни, да пахни, крещеный люд весели. А ты, сударыня-барыня, вонючее благородие, иди себе подальше, коли тебе мой сиротский дух не нравится.
— А вот и не пойду! — кричит вонючка. — Не могу позволить таких непорядков, буду стоять близко около, перевоняю тебя, окаянную черемуху.
Стоит под черемухой, да воняет, — что ты с нею поделаешь!
Спасибо, шли мимо добрые люди. Сперва-то, не разбрав того дела, черемуху обхаяли:
— Фу, — говорят, — какая черемуха противная! Чем бы ей пахнуть по-хорошему, а она воняет по-анафемски.
А потом, как увидели, в чем тут причина, взяли зашибли вонючку толстою палкою, зацепили вонючку на железный крюк, сволокли ее на помойную яму. Так вонючка и кончилась.
ГУЛИ
Жили гули, лили пули, ели дули. Сами ели и соседов потчевали. Очень им весело было.
Только уж так они много пуль слили и дуль съели, что земля не стерпела, трястись начала. Пришел к гулям Карачун, взял их на цугундер, снес их к чертовой бабушке.