Харьюнпяа метнулся к кухне и попытался перегородить путь женщине — но не успел, она уже вошла в буфет и широко раскрытыми глазами обводила стены, пол, перевернутые столы и стулья, кровь — ту самую, которая хлынула из артерии Асикайнена, залив и ее. Потом увидела лежавшее на полу тело и замерла…
— Господи…
Она охватила руками свою шею. Харьюнпяа взял ее за плечи, попытался повернуть спиной к трупу и втолкнуть обратно в кухню. Женщина смотрела на Харьюнпяа, в ее глазах не было и тени жизни, большие и неподвижные, они просто застыли, а вокруг темнела размазанная косметика.
— Вы знаете, — начала было женщина, но замолчала, будто захлебнулась. Потом, после паузы, продолжила: — Я хотела впустить его в свой дом… думала приласкать его… целовать ему глаза… хотела гладить его по голове… и чтобы он говорил мне всякие красивые слова…
Женщина вдруг запрокинула голову, судорожно глотнула воздуха — и расхохоталась, но это был не смех, а долгий, отчаянный вопль.
Харьюнпяа втолкнул женщину в кухню, силой заставил ее сесть и с треском захлопнул дверь ногой.
— Послушай! — сделал он новую попытку. — Выслушай меня!
Но все оказалось бесполезным, женщина была в шоке или в истерике, ей действительно требовался врач — она с силой рванулась со стула, стремясь вернуться в буфет, Харьюнпяа удерживал ее за запястья и локти — за все, за что мог ухватить, и ее прежнее оцепенение сменилось яростью. С минуту он думал: сейчас пойду и сделаю что-нибудь с Тийликкой, но тут же решил, что лучше оставить все как есть и просто уйти. Однако, не сделав ни того, ни другого, он просто рявкнул страшным голосом:
— Кауранен! Турман!
В кухню вошел Меэттянен и очень медленно закрыл за собой дверь — он был здесь самым старшим и держался с достоинством человека, привыкшего всем руководить. Он подошел к женщине и похлопал ее по плечу:
— Послушайте-ка, голубушка. Я советую…
— Прекрати! — вспыхнул Харьюнпяа. — Пошли сюда людей. Ее надо доставить к врачу.
Меэттянен отскочил и спросил одними губами:
— Она сумасшедшая?
— Она — нет. Но кто-то из нас сумасшедший…
На лице у Меэттянена выразилось недоверие — он не понял, на кого или на что намекает Харьюнпяа, но все-таки сказал:
— Хорошо. Я пришлю кого-нибудь из своих ребят…
Потом подошел к двери, остановился, держась за ручку и явно испытывая не то затруднение, не то смущение. Несколько раз потерев подбородок, он наконец решился:
— Я еще давеча хотел попросить — еще до того, как выяснилось, что покойник — полицейский… Но теперь и тем более… Когда будут давать материал для газет… может быть, там можно было бы упомянуть, что убийц поймал сотрудник полиции порядка. — Меэттянен махнул рукой и усмехнулся. — Моего имени называть не надо… Я просто к тому, что всегда пишут: уголовная полиция поймала — и слава не раз доставалась не тем, кто ее заслужил.
6. Убийцы
Харьюнпяа почти бежал по серому коридору Полицейского управления. Он уехал с Малого порога сразу, как только группа Меэттянена взяла на себя заботу о женщине. В буфете оперативных работников было более чем достаточно, зато, похоже, в Управлении некому было ни встретить, ни допросить преступников. Он оказался прав — в Управлении находился только беспокойно шагающий дежурный Ляхтеэнмяки, которому едва удавалось удерживать в разных комнатах явившихся сюда «свидетелей».
Кандолин заперся у себя в кабинете и стучал на пишущей машинке, с помощью черного кофе ему с трудом удалось привести в чувство главного свидетеля — Кауранена.
Харьюнпяа свернул за угол, толкнул дверь и попал в другой коридор, ведущий к лифтам. В конце его стоял Хиетанен, по прозвищу Шаровая Молния. Он колотил кулаком по укрепленному рядом с закрытой стальной дверью механическому пропускному устройству — утыканному кнопками и мелькающему огнями.
— Черт, черт, черт!
— Шар!
Шар обернулся. На голове у него были наушники, от которых к микрофону у губ тянулись провода; от резкого поворота головы проводок просвистел в воздухе и, как хлыст, ударил в стену.
— Тимппа! Эта чертова штуковина не работает! Завтра я объясню Бакману, куда он может ее засунуть…
— У тебя не та карточка.
Шар выдернул пропуск из регистратора.
— Что за чертовщина, и вправду… — Это был не пропуск, а банковская или какая-то другая карточка с его фотографией. — Вот почему она не лезет. Я впопыхах и не заметил.