Хасиб огорчился, когда отец запретил ему бывать в кузнице. Но, как он ни проливал слезы, Асад был непреклонен. Конечно, мальчишка не мог усидеть на месте и как-то поздно вечером отправился в кузницу – чтобы убедить весь мир, что отцовские запреты для него не страшны.
Чем ближе подходил мальчишка к мастерской, тем более тихими становились его шаги. Вскоре он уже просто крался, опасаясь каждого стука или скрипа. Но все же шуршания массивного змеиного тела по песку он не услышал. Огромная кобра вдруг встала перед ним, поднявшись почти вровень с его лицом. Этот миг Хасиб запомнил более чем ярко. Запомнил он и то, как странно изменились глаза чудовища. Сначала страшный губительный огонь играл в бездонной их глубине. Но через миг все исчезло, как исчезла в норе и сама огромная змея.
Конечно, можно не говорить, что мальчишка бежал домой так быстро, как только мог. Можно и не упоминать, что два долгих дня после этого он не выходил даже со двора, радуя матушку кротостью и необыкновенным, воистину волшебным послушанием. Но разумно будет упомянуть, что почти год после этого Хасиб шарахался от всего, что своими очертаниями могло бы напомнить вид змеиного тела или блеск змеиных глаз.
Время, конечно, излечило мальчика от этих страхов. Оно стерло из его памяти и страшный огонь глаз твари, и высоко поднявшуюся над землей приплюснутую голову, и пляшущий раздвоенный язык. Забыл Хасиб о своем страхе, но вот мир этого страха не забыл.
Ибо с того жуткого вечера, пусть и почти стершегося из памяти мальчика, его стали бояться все живые существа. Его не кусали пчелы, его сторонились пауки, от него в панике спасались котята и щенки. Даже черная коза – кормилица, дарящая семье Хасиба необыкновенно вкусное молоко, – старалась отодвинуться от руки мальчика как можно дальше.
Сначала Хасиб не обращал на это никакого внимания, потом стал этому удивляться, а потом и испугался. Конечно, в том, что тебя не кусают пчелы или осы, нет ничего плохого, но когда только вчера родившийся щенок старается уползти как можно дальше от тебя, поневоле задумаешься. Сначала Хасиб заметил столь удивительное поведение щенка, потом увидел, как из дома уходят пауки, потом… А потом Хасиба попытался укусить тарантул.
Огромный паук появился в доме вскоре после того, как домашние пауки покинули его. Матушка Хасиба, добрая душа, порадовалась тому, что исчезла паутина и теперь не нужно тратить поистине все свободное (да разве бывает такое у женщины и хозяйки?) время на то, чтобы смахнуть ее с потолка и вымести из углов. Но появившийся тарантул столь сильно напугал ее, что она была бы только рада стенам, затканным паутиной до самых стропил.
Хасиб преотлично запомнил то утро, когда, перебирая своими отвратительными ногами, страшный ядовитый паук приблизился к нему. Казалось бы, сейчас свершится неизбежное, но… Но паук, настоящее чудовище, лишь приблизился к мальчику. Более он не мог, казалось, ступить и шагу. Он словно наткнулся на стену. И… упал замертво, навсегда покинув мир, в котором обитал Хасиб.
Конечно, мальчишка с тех пор множество раз спорил с приятелями, что сумеет напугать страшного дворового пса соседей или заставит коня стражника повернуть на полном скаку. Спорил и – кто бы сомневался в этом! – выигрывал любой спор.
Но никогда и никому этой своей второй тайны не открывал.
Быть может, так бы все и продолжалось долгие и долгие годы; быть может, все бы забылось, если бы не желание мудрого Саддама учить Хасиба.
Макама шестая
– Да благословит Аллах всесильный и всемилостивый этот дом! Да воссияет мудрость его обитателей во веки веков!
– Здравствуй, мальчик мой! Входи.
Хасиб робко вошел в комнату, более других уставленную книгами, заваленную свитками и загроможденную непонятными механизмами.
– Матушка просила вам передать вот это, учитель! – Он протянул Саддаму деревянную тарелку с горкой пышных сдобных лепешек. – Она только утром испекла их… А еще она просила передать, что лепешки теперь всегда печет только так, как ее научила почтенная Мадина, да пребудет ее душа у престола самого повелителя всех правоверных.
– Спасибо, Хасиб. Мне радостно слышать, что добрые дела, когда-то сотворенные моей умершей прекрасной женой, живут и радуют соседей.