– Я спрошу об этом у отца…
– А если отца рядом не будет? У кого ты будешь спрашивать?
– Наверное, тогда я должен буду сам это понять. Думаю, что важными свойствами могут стать те, которые отвечают за остроту меча и его уравновешенность…
– Но ведь это далеко не все, что может металл!
– Но это же самое важное – уберечь себя и своих, не дать врагу подойти на расстояние руки!
Саддам усмехнулся.
– А если просто вылить кипящий металл на пол? Или брызнуть им на врага? Разве это не остановит захватчика?
– Остановит, должно быть, но…
– Так, значит, важно знать, и как быстро сплав будет остывать… И до какой температуры может быть разогрет, чтобы из тверди превратиться в жидкость…
Увы, Хасиб еще тогда, долгих десять дней назад, выучил тот злополучный урок. И тогда, да и сейчас, он очень хорошо понял, что в науках важным является все – что нет исключения ни для одного, пусть даже самого незначительного факта.
Но, о Аллах всесильный и всемилостивый, как же тяжко все это учить, когда играют мальчишки за окном, а его, Хасиба, обзывают зубрилой и ученой крысой! А тут еще слухи о том, что скоро на рыночной площади бродячие чародеи будут давать удивительное представление…
Хасиб вспомнил, как громко сегодня утром расписывал удивительные чудеса глашатай, как блестели глаза его приятелей, когда они, вслед за глашатаем, пересказывали ему, Хасибу, слухи об этих самых чудесах. Но вспомнил тогда мальчик и то, как пренебрежительно скривились губы учителя, когда он попросился на рыночную площадь, чтобы увидеть все-все своими глазами.
– Увы, мой друг, это представление столь же похоже на чудеса, как я – на юного и прекрасного принца из далекой страны.
– Но почему же, учитель? Ведь глашатай говорил о канатоходцах и чародеях, жонглерах и дрессированных зверях… А еще говорили, будто маг будет летать над землей словно птица, что в умелых руках заморского мастера сама собой бесконечно прекрасно будет петь флейта, к которой не будут прикасаться ничьи губы…
– Ох, мальчик, и опять ты стремишься увидеть чудо, а не понять, как же это чудо делается… Тебе достаточно лишь мишуры, внешней оболочки, а потаенный смысл тебе неведом и неинтересен…
Саддам открыл было рот, чтобы сказать еще что-то, но остановил сам себя.
«Аллах всесильный, ну почему я говорю все это?! Ведь мальчишке-то еще нет и десяти! Он не понимает моих слов и злится на мои запреты… Так можно доиграться до того, что мой ученик будет считать меня тупым занудой…»
И потому вместо новых нравоучений произнес задумчиво:
– Так, говоришь, там будут дрессированные животные? И флейта будет петь сама по себе, и маг летать над толпой?..
– Да, учитель. – Глаза Хасиба зажглись от предвкушения удивительного зрелища. – Все это обещал глашатай…
– Ну что ж, мой друг. Тогда свойства ядов – и полезные и смертельные – мы рассмотрим не завтра, а послезавтра. Завтрашний же день мы посвятим цирку. А потом будем думать – как же могла свершиться вся эта удивительная магия.
– О почтеннейший, так мы пойдем на представление? Ты пойдешь вместе со мной?
– Конечно, не могу же я пропустить, когда флейта сама поет в руках у мастера…
– Благодарю тебя, наставник! Тысячу раз благодарю!
– По здравом размышлении, мальчик, это я должен благодарить тебя. Ибо ты в своей жизни увидишь еще бесчисленное множество чудес. Дни же мои уже сосчитаны. И пусть их впереди еще довольно много, но я успокоился, мне стали неинтересны балаганы и цыгане, слухи о чудовищах и необыкновенных приключениях. А это, юный мой ученик, более чем губительно для разума, пытающегося познать весь мир, всему найти объяснение и дать оценку… Если ученому более ничего не интересно, он перестает быть истинным ученым. И ему одна дорога – сметать пыль с закрытых навсегда фолиантов и вспоминать те дни, когда его имя звучало более чем значительно.
Хасиб, конечно, не понимал и половины слов, которые произносил учитель. Хотя нет, вернее будет сказать, что слова-то он понимал все, но вот смысл многих высказываний от него пока ускользал. И лишь красивые фразы почему-то оставались в его памяти.
Должно быть, это была еще одна его, Хасиба, тайна, о которой до поры до времени не догадывался и он сам.
Макама восьмая
Утро в тихом городке у края пустыни выдалось солнечным, но на удивление прохладным. Прохладным для коренных жителей, разумеется. Ибо тем, чей род жил здесь менее сотни лет, утро казалось просто обжигающим.
Хасибу не сиделось дома. И он, и его приятели уже, должно быть, сотню раз пересказали друг другу то, о чем вчера кричали зазывалы. Но полдень все не наступал и не наступал. Тогда мальчик решил, что глупо вот так сидеть в тени старой арчи и ничего не делать. И он отправился к учителю.