– Увы, почтенный Саддам, еще нет. Мое ремесло столь опасно, что я боюсь пускать сына даже на порог кузницы.
– Это неразумно, мой друг… Весьма неразумно.
– Но он же еще так мал…
– О да, мальчик мал, но это не значит, что его следует держать в стороне от знаний и умений, которые кормят его семью.
– О да, уважаемый, это так.
– Но раз ты, смелый Асад, боишься открыть мальчику тайны плавящегося металла, то позволь мне учить его и открывать ему другие тайны, пока он не подрастет для того, чтобы смело войти в поистине необыкновенную мастерскую кузнеца.
– Я почту за величайшую честь, уважаемый Саддам, если ты согласишься учить моего сына. Более того, я бы и сам, быть может, решился просить тебя об этом, но опасаюсь, что не смогу заплатить за твою науку больше пригоршни медных фельсов.
– Это вполне приемлемая плата, добрый Асад. Ибо я не торгую, а делюсь знаниями. Когда-нибудь юный Хасиб (если, конечно, сие позволит Аллах всесильный и всемилостивый) станет твоим подмастерьем, а потом и мастером. И мне бы хотелось, чтобы громкое имя кузнецов из твоего, Асад, рода еще долго гремело и в нашем прекрасном городке, и по всей округе.
Асад почтительно поклонился, радуясь, что теперь заботу о знаниях Хасиба взвалил на свои плечи уважаемый, но все же такой странный мудрец, Саддам ибн-Мехмет. Быть может, учение, сколь бы тяжелым оно ни было, и поможет малышу Хасибу избавиться от своих странных, но столь сильно тревожащих его и огорчающих его добрую матушку снов.
Макама пятая
Увы, как бы ни был смел Асад-кузнец, он все же побоялся рассказать почтенному Саддаму о тайне своего сына. Быть может, из-за того, что опасался – мудрец откажется учить «безумного» ученика, быть может, из-за того, что не считал эту тайну такой уж важной.
Но тайна у малыша Хасиба была. И какая! Тайна эта, более чем удивительная, сначала забавляла уважаемую матушку Хасиба, потом огорчала ее, а потом уже и откровенно тревожила.
А дело было в том, что мальчишке снились сны.
Почтенный читатель, должно быть, усмехнулся. Ибо кому из живущих под этим небом сны не снятся?
О да, сны снятся всем – но далеко не каждому снятся слова неведомого языка, которые произносятся странным свистящим шепотом. Более того, каждому из этих слов сопутствует яркая цветная полоса, или, быть может, лента своего цвета. И всегда эти ленты постоянны. От лимонно-желтого, пронзительного, к темно-коричневому, благородно-сдержанному. А потом, спустя мгновение, цвета меняются. И теперь мерцающие перед глазами спящего мальчика пятна поражают и оглушают всеми оттенками розового – от нежного, какой бывает заря в горах, до тускло-пурпурного, уходящего в черноту. И слова… О, эти слова. Они всегда начинают и завершают пляску цвета.
Сначала слышно лишь шелестение, подобное перешептыванию листьев в кроне дерева. А потом из этого шуршания доносятся первые звуки.
– Ас-сасай! Асс-ни! Сансис! Суассит!
Потом все затихает. Ты уже надеешься на то, что все прошло, и тут поистине громовой раскат ярко-красного цвета и новая фраза, оглушительно-непонятная и потому пугающая:
– Шуан-сси суас-си, суас-ассат…
Последние звуки иссушают, кажется, и саму душу. Еще миг, и ты чувствуешь, что твоя жизнь не стоит ни гроша… Чернота поглощает само твое существо, ты готов уже расстаться с миром, и… И все заканчивается.
О да, в этот миг сон Хасиба всегда прерывался. Сначала мать узнавала об этом по младенческому плачу, потом по тихому шмыганию носом, а потом по едва слышным словам: «Аллах всесильный, да когда же это закончится?!»
Мудрости материнской хватало лишь на то, чтобы не броситься к лекарю посреди ночи с криком ужаса. Но сколько бы лекари ни обследовали сына кузнеца, все они сходились на том, что мальчишка совершенно здоров, а глупой гусыне-матери вовсе не годится так опекать такого силача и богатыря. Когда же матушка Хасиба робко спрашивала о снах, лекари пренебрежительно отмахивались, повторяя одну и ту же фразу: «Ну кому из живущих в этом мире не снятся сны?»
Постепенно и сам Хасиб стал все чаще повторять матери:
– Матушка, ну кому не снятся сны?
В ответ на эти слова сына мать лишь тяжело вздыхала и пыталась уговорить себя, что ее беспокойство – это лишь беспокойство глупой женщины.
Была у Хасиба и еще одна тайна. Но о ней его матушка, к счастью, и вовсе не ведала. Не знал об этом отец, не знали приятели. Не догадывался об этом до поры до времени и сам Хасиб. Пока случай не раскрыл ему глаза.
То жаркое лето, когда мальчишке исполнилось пять лет, он, должно быть, не забудет до самой смерти. Ибо в то лето под стеной отцовской кузницы в глубокой норе поселилась змея. Сначала Асад-кузнец радовался, что из мастерской исчезли все мыши, хотя кошка в его владениях так и не объявилась. Потом отец заметил черную узкую дыру прямо у самой каменной кладки. А после, когда уже всходила луна, увидел и саму обитательницу этой норы – огромную, устрашающе-прекрасную кобру.