ций, которому ни на минуту не следует забывать о материальном
и духовном благосостоянии провинций. Равви Мендель всегда
оставался близок к тем, кого он оставил в изгнании, и поддержи-
вал с ними постоянный контакт, настолько тесный, что - как
писал один из тех, кто уехал с ним в Палестину, - он весь был
связан с ними, весь участвовал в их помышлениях, весь проявлял-
ся в них, когда молился перед сном.
Из всех учеников именно Аарона из Карлина Маггид избрал
выразителем своей воли, поскольку тот, как никто другой, знал,
как воздействовать на души людей, хотя и предъявлял к ним
повышенные требования. Он скончался молодым, и в проповеди
на его похоронах преемник равви Аарона, равви Шеломо из
Карлина, сказал, что Господь забрал его к Себе преждевременно,
поскольку сила Аарона обращать людей к Богу была столь
велика, что он почти лишал их свободы выбора, а это гораздо
важнее. Маггид, услышав о смерти равви Аарона, сказал: "Он
был нашим оружием. Что же нам теперь делать?" Равви Аарон не
пытался противостоять народному характеру хасидского движе-
ния, который не просто упорно держался в школе Карлина, но
и приобретал в ней довольно странные формы. Тем не менее
очевидно, что он стремился создать некий элитный кружок,
состоящий из людей, полностью посвятивших свою жизнь вере.
Главный метод, при помощи которого равви Аарон собирался
этого достичь, заключался в том, что один день в неделю он
выделял для того, чтобы члены кружка проводили его в уединен-
ном созерцании, посте и посещении бани для ритуального омове-
ния. Однако эти упражнения не имели ничего общего с аскетиз-
мом, который равви Аарон считал искушением, придуманным
самим Сатаной. Требования равви Аарона исходили из его соб-
ственного внутреннего опыта. Его "завет" выражает всю серьез-
ность, с которой он относился к самому себе: подготовить подо-
бающую каввану к тому часу, когда душа отделится от тела.
Друг равви Аарона, Шнеур Залман, говорил о нем, что он был
воистину источником Божественной любви и что всякого, кто
слышал молитву равви Аарона, наполняла любовь к Богу. Но
картина станет полной только тогда, когда мы вспомним слова,
которые сказал тот же Шнеур Залман после смерти равви Аарона
о том великом страхе перед Богом, который он испытывал*. Его
любовь была плодом его страха перед Богом, ибо только через
великий страх - какой был основным чувством равви Аарона
- можно достичь великой любви. Кто не испытывает этого
страха, не любит по-настоящему великого и грозного Бога, но
творит для себя какого-нибудь ничтожного идола. Одно из изре-
чений правнука равви Аарона, последовавшего по стопам предка,
гласит: "Страх без любви несовершенен; любовь без страха
- ничто". Этот мир, в котором мы живем, является местом, где
через страх можно достичь любви и где страх и любовь слиты
воедино. Вот почему в другом изречении правнука равви Аарона
говорится: "Этот мир - низший и в то же время - самый
возвышенный из всех".
Среди учеников Великого Маггида равви Шмелке из Никольс-
бурга был проповедником par excellence*; не тем проповедником,
который увещевает, как это делал в молодости равви Михал, но
проповедником per se*. Проповедь была его подлинной стихией,
потому что равви Шмелке верил, что слова, вызванные в нас
Богом, обладают способностью изменять людей; он никогда не
отрекался от этой веры, даже перед лицом явных разочарований.
Он считал проповедь действием, возвышающим молящихся до
высшего уровня чистоты. В своих проповедях равви Шмелке
постоянно требовал от молящихся двух вещей: во-первых, пото-
ками своей любви они должны смыть все разделяющие их стены
и объединиться в истинное собрание верующих, чтобы пригото-
вить место для союза с Богом; во-вторых, они должны отделить
свои молитвы от собственных индивидуальных воль и сосредото-
чить все силы своего существа на желании, чтобы Бог объединил-
ся со Своей Шехиной. Именно в таком духе равви Шмелке сам
молился, именно с таким священным стремлением возносил ду-
шу до состояния экстаза; поэтому посреди молитвы он иногда
забывал, что полагается говорить и делать, и начинал петь новые
мелодии, до того неслыханные. Равви Шмелке оставил свою
конгрегацию в Польше и уехал в Никольсбург, в Моравию,
в общину, которая очень негативно относилась к хасидам. Такой
человек, как равви Шмелке, не мог не вызвать там постоянных
и разнообразных нападок. На многих он все же оказал сильное
воздействие благодаря своему духу, всегда открытому и привет-
ливому, однако большинство членов общины, которых он пытал-
ся отговорить от привычного им образа жизни, делали все им
доступное, чтобы создать в своей общине невыносимые условия
для равви Шмелке. Существует множество версий истории о том,
как равви Элимелек, младший товарищ Шмелке по Дому Учения
Маггида, посетил его в Никольсбурге и в грубой, но выразитель-
ной проповеди сказал бюргерам, что они - слишком плохие
пациенты для такого прекрасного доктора, как равви Шмелке,
так что сначала он, Элимелек, цирюльник, выпустит им немного
крови*. В следующий момент равви Элимелек, внимательно
посмотрев сначала на одного человека, потом на другого, пове-
дал им все об их тайных страстях и прегрешениях. Сам равви
Шмелке никогда этого не делал, потому что слабость человечес-
кая не имела в его глазах большой важности. Главным его
отношением ко всем людям, в том числе и к врагам, была
любовь, необъятный поток любви, о котором он проповедовал.
Дом Учения равви Шмелке в Никольсбурге со временем стал
одним из главных центров хасидского движения. Равви Шмелке
оказал огромное влияние на учеников и друзей, а через них - на
бесчисленное множество других людей.
В противоположность равви Шмелке, равви Мешуллам Зуся,
известный под именем равви Реб Зише, был особого рода правед-
ником, жившим среди людей. В довольно поздние времена, в тес-
ных рамках небольшого восточного гетто, в его лице вновь
появился "юродивый", "дурачок Божий", специфический персо-
наж, известный из легенд китайских буддистов, суфийских преда-
ний и историй про учеников Св. Франциска Ассизского. Впрочем,
фигуру равви Зуси можно интерпретировать и как своеобразный
восточноевропейский еврейский тип бадхана, шута, в основном
встречавшегося на свадьбах, но в облике этого равви превратив-
шегося в святого. Перед нами человек, который, вследствие своей
непосредственной связи с Богом, нарушает нормы и правила
социальной жизни, хотя и продолжает при этом активно участ-
вовать в делах окружающих его людей. Он не порывает с общи-
ной; он просто отстраняется. Его одиночество перед лицом веч-
ного "Ты" - это не одиночество затворника, но человека, связан-
ного с миром и преданного ему, человека, соединившего свое
внутреннее "я" со всеми живыми существами. Он проводит свою