жизнь среди близких и соседей, хотя и отстраненно от них, но
неразрывно с ними: относясь к их грехам, как к своим собствен-
ным, радуясь за них и за все творения, пребывая в свободе,
дарованной ему Богом. Но так уж устроены люди, что они не
могут принять подобной позиции, препятствующей их уходу от
Бога, и поэтому относятся к насмехающемуся над ними, как
к "юродивому". Они заставляют его страдать. Они не удостаива-
ют его короткого мученичества, но глумятся над ним в течение
всей жизни. А "юродивый" лишь радуется этому. Но люди, даже
мучающие святого, в конце концов загораются, глядя на него,
самой возвышенной любовью, и именно такой любовью они
любили равви Зусю.
Равви Элимелек, прозванный равви Реб Мелек, был братом
равви Зуси; в юности они вместе странствовали. Год за годом
они ходили по разным местам, подражая изгнанному Присут-
ствию Божию (Шехине) и ища пробудившиеся или готовые к про-
буждению души. Затем их пути разошлись. Зуся поселился на
одном месте, хотя снова и снова чувствовал потребность к стран-
ствиям; даже в старости он оставался похожим на мальчика,
игравшего на свистульке песню Богу*. Элимелек же стал вождем
людей по призванию. Ему также был ведом вневременной мир
экстаза, но присущий ему ясный и безошибочный ум научил его
сторониться соблазнов экстатических состояний, соединяя жизнь
духа с деятельностью организатора. Это был человек, возглав-
лявший одновременно хасидскую школу и хасидскую конгрега-
цию, и поэтому равви Элимелека следует считать подлинным
преемником Великого Маггида. Хотя равви Элимелек уступает
Маггиду как оригинальный мыслитель, он равен ему по своей
организаторской способности и даже превосходит его своим
интуитивным знанием различных типов людей, их недостатков
и потребностей и тех средств, какими этим людям следует помо-
гать. В памяти народа, оформившейся в виде легенды, он занима-
ет место врачевателя душ, человека, обладавшего способностью
изгонять демонов, чудесного советника и руководителя.
Леви Ицхак, рав* из Бердичева, самый оригинальный из
учеников Маггида и наиболее близкий к людям цадик, был
полной противоположностью равви Элимелека. Он был род-
ственником равви Зуси, но ощущал себя родным всему живому
на земле и неотъемлемой частью и элементом своего народа.
Такая восторженность пронизывала всю его строгую подвиж-
ническую жизнь. Экстазы, как у равви Шмелке, верным после-
дователем которого был равви Леви Ицхак, охватывали и его,
превращаясь в нем в нечто даже более существенное, чем в учи-
теле. В атмосфере необычных новых песен, которые пел равви
Шмелке, все тело равви Ицхака охватывал сильный трепет, пока
он не заканчивал молитву. Он любил общаться с грубыми и неве-
жественными людьми, но даже в самом из мирских его слов
присутствовал дух святости, ибо целью всего, что он говорил,
было йихудим, единение с высшими мирами. Когда ему что-то не
нравилось в людях, равви Ицхак бывал грубоват, но он всегда
с готовностью учился у других и испытывал огромное уважение
к простым людям. Даже моменты его общения с Богом были
окрашены безыскусной простотой и сердечностью. Равви Ицхак
обращался к Богу не просто как к милостивому заступнику за
Израиль; он требовал от Него отчета, отдавал Ему приказания,
даже грозил; это грубое и низкое поведение в случае с кем-нибудь
другим можно было бы расценить не иначе как богохульство, но
оно выглядит безупречным, когда мы имеем дело со столь уни-
кальным человеком. В то же время равви Ицхак очень часто
славил Бога и даже часто прерывал предписанную молитву,
чтобы выразить свою особую к Нему нежность и привязанность.
Равви Шнеур Залман, рав Северной Белоруссии, которого
называли просто "рав" или "Таниа", по названию его главной
книги, собирался отправиться в Святую Землю вместе с равви
Менделем из Витебска. Но Мендель уговорил его остаться - ле-
генда повествует, что это повеление он получил во сне, - и позд-
нее рав основал особую литовскую школу хасидизма Хабад;
термин составлен из начальных букв трех высших из десяти
сефирот, которые, согласно учению Каббалы, являются эманаци-
ями Бога: это Хокма - мудрость; Бина - разум; Даат - знание.
Название Хабад, особо выделяющее интеллектуальные сефирот
из единой взаимосвязанной структуры, подчеркивает, таким об-
разом, отличительную особенность данной школы: разум и ин-
теллект восстанавливаются в своих правах как путь, ведущий
к Богу. Школа Хабад представляет собой попытку согласовать
раввинизм и хасидизм в рамках единой системы мышления,
единого метода, который неизбежно ослаблял некоторые фунда-
ментальные концепции хасидизма. Полное разграничение сфер
бытия грозило лишить хасидизм его самой прочной из основ
- учения о том, что искры Божий заключены во всех вещах
и творениях, во всех мыслях и побуждениях; эти искры побужда-
ют нас освободить их из плена; с этим учением связано положе-
ние о душевно-телесной сущности человека, согласно которому
человек в состоянии обратить все свои побуждения к Богу. Прос-
того человека больше не просят преобразовать свои "посторон-
ние мысли"; его просят отвернуться от них, и это влечет за собой
отказ достичь всеобъемлющего единства. Считается, что только
высшие люди не боятся контакта с силами искушения. (В этом,
несомненно, Хабад перекликается с некоторыми предостережени-
ями равви Эфраима из Садилкова, внука Баал Шема.) Но в своем
стремлении показать, что человеку для спасения необходим ра-
зум, Шнеур Залман умаляет важность собственного служения,
сущностно необходимого, согласно учению Баал Шема и особен-
но Великого Маггида, великую службу цадика как космического
помощника и посредника. Вещи, неправильно употребляемые,
отвергаются вместе с самим неправильным употреблением. Но
несмотря на все это, особые воззрения Хабада недопустимо
истолковывать как стремление к расколу. Сам рав подвергался
нападкам митнагдим*, противников хасидим, не меньше, если не
больше, чем другие цадиким его времени. Равви, настроенные
враждебно к хасидим, устраивали против рава заговоры и неод-
нократно добивались его ареста. Шнеура Залмана заключили
в Петропавловскую крепость в Петербурге, где подвергали дли-
тельным допросам. Его обвиняли в искажении учения Баал Ше-
ма, об истинности которого он открыто заявлял. Один цадик
сказал о Хабаде - и был недалек от истины, - что это учение
похоже на заряженное ружье в руках человека, который и стре-
лять может, и цель знает, да только у ружья нет спускового
крючка, чтобы выстрелить. И все же и в этой ветви хасидского
движения с ее рационализированным мистицизмом (развитию
которого способствовали рациональные тенденции литовского
еврейства вообще) нашли свое выражение давние стремления