Хасидские предания

Простота хасидских преданий почти графична. Нарочитая

скромность и выверенная строгость художественных приемов не

допускают липших словесных красот, какой-либо пестроты и вы-

чурности. Линии рисунка четкие и ясные, их цель - "выпрямить

пути сердца человеческого", чтобы обратилось оно к Богу.

Эта простая гармония рождает странную музыку, буквально

пронизывающую все хасидские легенды. Вот хасиды поют и тан-

цуют на праздниках, вот певцы и музыканты из их числа,

вот в песнопениях они славят Бога. Вот ангелы поют свою

песнь. А вот обыденная речь хасидов: и там - тоже музыка.

Слова одной из легенд вообще поются, а не говорятся.

По-видимому, такая звучность хасидских преданий не случайна.

Легенда должна звучать, чтобы быть услышанной, чтобы сердца

слушателей забились в унисон с ее мелодией божественной

радости и вдохновения.

Простое безыскусное слово хасидских преданий обращено,

конечно, к замкнутой традиции сынов Израиля. Но не следует

забывать, что первые хасиды жили в Европе и являлись совре-

менниками эпохи Просвещения. Поэтому их упрямое антипрос-

ветительство было своеобразным отзвуком и на общеевропей-

ские процессы. В чем смысл его? В том, что служить следует Богу

Живому, а не идеалу (как просветители, умеренные или револю-

ционные) или ценности (как консерваторы типа Эдмунда Бёрка).

И идеалы и ценности, выдуманные людьми, оскорбляют

и унижают как Творца, так и человека, созданного по "образу

и подобию", лишают человека возможности диалога с Богом,

превращают его в механического одиночку. Поэтому так

по-кукольному смешны и ничтожны "просвещенные" ("просвет-

ленные" в ироничном смысле), фигурирующие в хасидских преда-

ниях, поэтому так глубока и величественна безыскусная вера

простецов. Что и говорить, немногие в XVIII в. в Европе говори-

ли на подобные темы, не до них было Просвещению. Но голоса

эти звучали, причем в разных традициях (вспомним, например,

православное старчество). Оценив первостепенную важность это-

го слабого, но уже уверенного для человека XX в. голоса, звуча-

щего для философа в хасидских легендах, М. Бубер сделал его

обертоном своей мысли и своей жизни.

Хасиды менее всего приемлют концепции типа "вечной мора-

ли" или "общечеловеческих ценностей". Моральные требования

и предписания, отделенные и от человека, и от Бога, - это ничто,

фикция; они бессмысленны, и если люди и в самом деле начнут

серьезно следовать этим извне навязываемым и внутренне чуж-

дым им заповедям, то окажутся в мире абсурда и бессмыслицы.

Так, они будут грешить, не задумываясь и не подозревая об этом

и даже считая себя праведниками.

Но, с другой стороны, как порочному человеку, потомку

Адама, стать нравственным по своей собственной природе, а не

по принуждению? В этом и состоит главная проблема, решаемая

хасидской этикой. Впрочем, понятие "этика" - инокультурное

и не совсем адекватно отражает основную направленность хаси-

дизма как "пути праведности". Никакое рассуждение о "добром"

и "худом", "справедливом" и "несправедливом" ради сознатель-

ного выбора, единственно правильного, - то есть этика как

отношение человека к своему поведению, по формулировке Ари-

стотеля, - для хасида невозможно. Этика задана здесь в Десяти

заповедях, раскрываемых Торой и Талмудом. Безусловное следо-

вание им составляет нравственный императив хасидов. А чтобы

человек не сомневался в своих силах следовать заповедям, другой

человек должен показать ему это: живому человеку проще всего

поверить в живую заповедь. Такой ожившей заповедью, "живой

Торой", и становится для хасида цадик. Всем своим существом,

а не только словом он учит хасида: ты тоже можешь стать

добродетельным и раскрыть в себе совершенный образ и подо-

бие, заложенные в тебе Творцом. Хасид не просто убежден, что

Тора - это добро и истина; он уверен, что в его человеческих

силах следовать Торе.

Хасидизм, таким образом, - одно из учений, которые, не

идеализируя человека, показывают, что он и в самом деле может

быть добрым. Это не просто, но только здесь человеку и имеет

смысл прилагать усилия: потому что это усилия над самим

собой. Мистическая этика хасидизма утверждает, что зло не

только не абсолютно и указывает лишь на недостаток добра

в здешнем мире, но что зло создано специально для того, чтобы

быть обращенным на служение добру. Поэтому такие человечес-

кие слабости, как гордость, суровость, высокомерие и т. д., сами

по себе не являются злом; зло в том, чтобы не обращать на них

внимания и не направлять их на служение добру. "В каждом

слове и действии, - считают хасиды, - содержатся все десять

сефирот, десять сил, изливающихся из Бога..." И задача человека

- сделать свои слова и дела подобающими этим истечениям.

Кроме того, "...все то, что представляется вам здесь злом, на

самом деле - оказанная вам милость". В сказанном, по-видимо-

му, кроется причина нравственного оптимизма хасидов, их на-

стойчивого желания следовать раз и навсегда избранному пути.

И еще в том, что рядом - цадик. Отношения между цадиком

и хасидом - это ключ к хасидской этике. Без цадика деяния

хасидов лишены нравственной опоры. Но и величие цадика без

хасидов не имеет нравственного смысла. Цадик и хасиды - это

общность, в которой только и возможен нравственный идеал

хасидов.

Другими словами, здесь заложена идея о том, что нравствен-

ный поступок не является свершением одного человека. Нравст-

венность не может быть индивидуалистичной, как это почти

постулируется в новоевропейской этике; в хасидизме она - об-

щее, совместное дело. Нравственность одного человека - это

отражение, но не общественной среды, а нравственности другого

человека, который в свою очередь отражает степень вашего

совершенства. Вы ответственны, конечно, только за себя, но ваше

совершенство - не только для себя, но и для другого. Пороки

друг друга вы исправляете вместе, и нравственность - ваш

совместный труд.

Высшая нравственность - это когда человек с Богом. Или

Бог с человеком. Сокрытые во всех вещах мира божественные

искры, отпавшие от Творца, нуждаются в очищении от наростов

и в освобождении. Эту миссию возлагает на себя цадик. Отсюда

- его безграничный альтруизм и самопожертвование, мерилом

которых выступают хасиды. Без них горение цадика не излучало

бы света.

Этот свет - радость хасидов. Они веселы внутренней радос-

тью, не имеющей ничего общего с пошлым весельем людей,

убежденных, что мир - это театр и что единственное удовольст-

вие человека в этой жизни - сделать ее повеселее.

Другая сторона своеобразия хасидов, по-новому представив-

шая значение обыденного соблюдения заповедей, - все большее,

по мере нравственного развития, тождество и равноценность