слова и дела, задуманного и совершенного. Нравственность
- это целый человек, а не только его поведение; ограниченно
нравственный человек, то есть подчиняющий этическому лишь
.часть себя, всегда лицемерен, даже если он чрезвычайно благо-
честив и добродетелен. Изобличая таких людей, цадик иногда
и поюродствует, поскольку юродство, как ничто другое, ярко
выявляет нравственную ущербность. Сам же цадик - живой
образец целостной нравственности. Поэтому, когда хасиды рас-
сказывают друг другу истории о своих цадиках - а это проис-
ходит всегда, когда они собираются вместе в субботу, - они
совершают в том числе и нравственный акт, причем в самом что
ни на есть практическом смысле.
Именно эти истории и образуют "Хасидские предания", со-
бранные М. Бубером. Помимо собирания и пересказывания ха-
сидских легенд, он посвятил хасидизму немало книг и статей. Но
сколько бы он ни высказывался в них о смысле своего увлечения
хасидизмом, причины этого по большому счету так и остаются
тайной. Возможно, знакомство с "Хасидскими преданиями" в пе-
ресказе М. Бубера поможет читателю приблизиться к ее постиже-
нию, а может быть, - кто знает - и к постижению загадки своей
собственной личности.
П. С. Гуревич, М. Л. Хорьков
ПРЕДИСЛОВИЕ
Один из живейших аспектов хасидского движения состоит
в том, что хасиды рассказывают друг другу истории о своих
духовных лидерах, "цадиким"*. Когда они присутствуют при
совершении чего-нибудь великого, когда они видят нечто значи-
тельное, они чувствуют, что призваны обрести с ним связь и за-
свидетельствовать это перед другими людьми. Слова, использу-
емые для описания такого опыта, - не просто слова; они облада-
ют свойством сообщать последующим поколениям происшедшее
во всей той действенности, какой обладают слова, в самих себе
становящиеся действием. И поскольку эти слова служат вечному
сохранению святых дел, они освящаются этими делами. Рас-
сказывают, что Ясновидец из Люблина однажды увидел огнен-
ный столб, поднимающийся из маленькой комнаты; когда он
вошел туда, то увидел там хасидов, рассказывающих друг другу
истории о своих цадиким. Согласно хасидским поверьям, в цади-
ким изливается изначальный Божественный свет; через них он
изливается затем в их деяния, а из деяний - в слова хасидов,
повествующих о цадиким. Баал Шем, основатель хасидизма,
говорил, что, когда хасид рассказывает что-то во славу цадиким,
это равнозначно его проникновению в таинство божественной
колесницы, которую лицезрел пророк Иезекииль. Один цадик из
четвертого поколения, равви* Мендель из Рыманова*, друг Яс-
новидца, прибавлял к этому такие слова: "Ибо цадиким - это
и есть колесница Бога"'. Но легенда - это нечто большее, чем
просто отражение. Она свидетельствует о священной сущности
для того, чтобы жить с нею. Чудо, когда о нем рассказывают,
приобретает новую силу; сила, действовавшая когда-то и пребы-
вающая теперь в живом слове, продолжает действовать - дей-
ствовать из поколения в поколение.
Одного равви, чей дед был учеником Баал Шема, как-то
попросили рассказать историю. "Историю, - ответил он,
- нужно рассказывать так, чтобы она сама собой доставляла
'Звездочками отмечены примечания переводчиков, помещенные в конце
книги. Арабскими цифрами - постраничные примечания М. Бубера. - Примеч.
ред.
' Мидраш. Бытие Рабба LXXXII. 7.
слушателям помощь". И рассказал следующее: "Мой дед был
хромым. Однажды кто-то попросил его рассказать историю о его
учителе. И он поведал о том, что святой Баал Шам во время
молитвы обычно подпрыгивал и приплясывал. Рассказывая, мой
дед поднялся; его так увлекла история, что он и сам начал
прыгать и плясать, как бы изображая своего наставника. И в тот
самый час он излечился от своей хромоты. Вот так нужно рас-
сказывать истории!"
Бок о бок с устными преданиями существовала и письменная
традиция, проявившаяся уже на ранних этапах хасидского движе-
ния, однако из записанных устных рассказов о первых поколени-
ях сохранилось лишь несколько незначительных текстов. Будучи
юношами, ряд цадиким записывали деяния и высказывания своих
наставников, но делали они это скорее для того, чтобы поль-
зоваться этими записями наедине с собой, а не для чтения их на
публике. Так, из одного надежного источника нам известно, что
равви из Бердичева, который среди всех равви был наиболее
близок к простым людям, записывал все, что его учитель, Дов
Баэр из Межрича, Великий Маггид*, говорил или делал, в том
числе его ежедневные высказывания, затем много раз читал
и перечитывал свои записи, устремляя свою душу ввысь в усилии
постичь смысл каждого слова. Но его записи были утеряны,
и вообще из подобных заметок сохранились очень немногие.
Большинство легенд, представляющих собой поздние формы
мифа, развивались в литературах мира в эпохи, когда уже сущес-
твовала письменная литература: или наряду с устной традицией,
или даже главенствуя над ней. В первом случае письменная
литература оказывала некоторое влияние на форму легенды, во
втором - полностью определяла ее. Так, со временем преврати-
лись в литературу буддийские легенды и индийские сказки, точно
так же, как и легенды о Святом Франциске, и итальянские
новеллино, хотя наряду с этим они продолжали передаваться из
уст в уста.
Иначе обстояло дело с хасидскими легендами. Евреи диаспо-
ры* из поколения в поколение передавали легенды устно,
и вплоть до нашего времени они не облекались ни в какую
литературную форму. Хасиды просто не могли выстраивать
предания, которые они рассказывали во славу своих цадиким, по
образцу какой-либо уже существующей литературной формы или
изобретать собственную форму, не могли они и целиком адап-
тировать свои рассказы к стилю других легенд. Внутренний ритм
хасидов часто бывает столь страстным, столь порывистым по
сравнению с застывшей формой таких легенд, что она не в состо-
янии передать все богатство того, что хасиды намереваются
сказать. Так что хасидим никогда не придавали своим легендам
изысканную литературную форму; за рядом исключений, они не
являются ни произведением одного автора, ни определенным
жанром народного творчества; хасидские предания всегда ос-
тавались неоформленными. Но благодаря священному элементу,
который они в себе несут, то есть фактам жизни цадиким и вос-
торженной радости хасидим, эти легенды подобны драгоценному
металлу, хотя зачастую и не слишком очищенному, но с приме-
сью шлаков.
На примере легенд о Баал Шеме можно проследить, как
именно формируется в хасидизме легендарная традиция. Уже при
жизни цадика среди членов его семьи и учеников ходили истории,
повествовавшие о его величии. После его смерти они переросли
в предания, четверть века спустя ставшие составной частью ряда