Мы, правда, знаем, что это выражение иносказательно, в талмудическом значении: «Кто царь — се учитель!», но поди, растолкуй это генералам в Петербурге…
Словом, ребе Довиду пришлось бежать. По дороге ему пришлось субботовать в Радзивилле. Наш ученый пошел в вечер субботы к ребе.
Злой дух однако не совсем еще смирился.
Ученый вошел и видит низенького еврея, совсем маленького. Тот сидит за столом, на почетном месте. Ничего не видно кроме высокой, высокой меховой шапки и серебряных волос бороды.
Кругом народ. Тихо.
Не слышно молитвы, ни звука торы.
Растерялся ученый.
«И это все?» — приходит ему в голову.
Но ребе Довид уже заметил его и промолвил:
«Сядь, ученый!»
В то же мгновение ученый пришел в себя. Он поймал на себе взор ребе. Обожгло его душу!
Вы, вероятно, слыхали о глазах ребе Довида! В его взоре была власть, и святость, и сила, все было в его взоре!
Стоило ребе Довиду оказать: «Сядь», чтоб место за столом явилось. Ученый и ждет.
Ребе Довид произнес: «Спой что-либо, ученый!» У того даже в висках застучало. Ему — петь!
Но кто-то толкнул его в бок. Когда ребе Довид велит петь, так должно петь!
И ученый запел!
Начал он дрожащим голосом. Еле-еле вырываются первые звуки. Что ему петь? Конечно — песню сиротки, Другой он не знает. Он дрожит, заикается, все же поет. Но и песня другая уж стала. Она обрела дух науки, впитала в себя святость субботы, прониклась раскаянием ученого… Ученый поет и все сильнее чувствует песню, поет все лучше, вольнее…
Ребе Довид, по своему обыкновенно, начал подтягивать, народ заметил и подхватил. Пение толпы разогревает ученого. Он загорается! Он запел по-настоящему!
И песня разливается огненной рекой, волны вздымаются выше и выше, все горячее, пламеннее!
Тесно делается песне под кровлею дома, по улице разливается море огня, море святости, огненной святости.
Удивленный, изумленный, спрашивает на улицах народ:
— Господи, неужели песня сиротки? Песня сиротки?
Исправилась песня. Исправился ученый. Перед отъездом ребе Довид отозвал его в сторону и сказал:
— Ученый! Ты оскорбил еврейскую дочь! Ты не заметил первоначального корня ее песни. Назвал ее непотребной.
— Ребе! Назначьте епитимию, — просит ученый.
— Незачем! — ответил ему ребе, царство ему небесное, — вместо епитимии, лучше сотвори милостыню.
— Какую, ребе?
— Выдай эту девушку замуж. Доброе дело!
Теперь выслушайте еще кое-что.
Через несколько лет, когда девушка уже давно была замужем за вдовым писцом, узнали о ее происхождении.
Оказалось, что девочка — внучка старого Кацнера!
Его зять пошел как-то раз с молодою женою в театр, а в их отсутствие украли их единственную дочь…
Возвратить им дочь теперь не смогли. Мать давно умерла, а отец был в Америке.
Если не выше еще…
ежедневно на рассвете во время «Слихос» немировский цадик исчезал.
Его не видно было нигде, ни в синагоге, ни в молельнях, ни — само собою — при домашнем богослужении. Двери оставались открытыми, входил, кто хотел (краж, конечно, не случалось): в доме никого.
— Где может быть цадик?
— Где ему быть! Конечно, на небе. Мало дела там, что ли, у цадика перед «страстными днями?» Мало о чем позаботиться надо? Евреям (не сглазить бы) нужны пропитание, спокойствие, здоровье; нужно удачно детей сосватать; что называется, быть как следует перед Богом и перед людьми. А грехи ведь велики, и дьявол тысячеглазый видит все и доносит и обвиняет…
Кому же заступиться, если не цадику?..
Но случился тут однажды литвак, — смеется…
Знаете литваков? Книг нравоучительных не очень уважают, а колют глаза талмудом да раввинскою письменностью. Так этот литвак приводит доказательство из Талмуда, прямо в глаза тычет, — что даже Моисей и тот не мог входить на небо и достигал лишь высоты на десять локтей ниже небесного свода… Ну, поди спорь с литваком!
— Все-таки — спрашивают его — куда же девается цадик?
— Да мне-то что! — отвечает он, пожимая плечами. Но тут-таки (на что литвак способен!) решает разъяснить это загадочное дело.
В тот же день, сейчас после вечерней молитвы, он прокрадывается в комнату цадика, залезает под кровать и лежит, надо прокараулить всю ночь и узнать, куда девается цадик и чем он занимается в это время.