Так вот зачем де Лара так упорно показывал эти очертания — чтобы снова заговорить о своем друге. Хотя пятно это — размытое, едва узнаваемое, — походило как на быка, так и на корову, а то и за барана могло сойти. Но спорить не хотелось.
— Бык. Да, вижу.
Сеньор улыбнулся, опустил руку, а Хасинто спросил:
— Дон Иньиго, а вы и отец в тот раз сразили своих быков? Ну, там, на корриде?
Де Лара сказал совсем не то, что Хасинто ожидал услышать:
— Однако, Гарсиас, интересно вы беседы ведете. Одни вопросы, а о себе почти ничего.
Так и есть. Не откровенничать же с укравшим сокровище. Правда, он для Хасинто еще и сеньор, лгать ему бесчестно, потому приходится отмалчиваться.
— Просто я мало чего видел… Не о монастыре же говорить…
— А почему нет? Вот я всяческим книжным премудростям не обучен, а вы читать умеете. А может, даже писать?
— Да… но о чем тут рассказывать? Это… скучно. Прошу извинить. Просто я…
— Да хватит оправдываться! Почему вы меня боитесь?
Боится? Неправда! Всего лишь опасается и не верит в его показную открытость и лживое добродушие. А еще ревнует Мариту. И давно умершего отца ревнует тоже, но не хочет, чтобы де Лара это заметил.
— Сеньор… Я могу рассказать, если желаете.
— Нет, — он отмахнулся. — Только если желаете вы. Вот если бы я приказал вам, как сеньор вассалу — это одно. Но пока я ничего не требовал. Захотите — сами заговорите. Ну а насчет вашего вопроса… Гарсия одолел своего быка, а я своего… не совсем.
— Как это?..
— А так. Мой конь споткнулся, упал на колени, копье в землю ушло. Бык же, не будь дурнем, на меня бросился. Следы от его рогов до сих пор здесь. — Он провел рукой по груди. — И навсегда останутся. Из седла я, понятно, вылетел. Благо, успел прийти в себя и вернуться в него, иначе бык меня растоптал бы. Хорошо, что конь мой сумел подняться и унес от этого демона. В общем, Гарсиас, я спасся бегством.
Все-таки странный человек. Хасинто никогда не признался бы в таком позоре своему эскудеро.
После недолгого молчания Иньиго Рамирес продолжил:
— Но, понимаете, то была моя первая коррида… Я был молод и не слишком умен. Мне казалось: лучше умереть, чем смириться с тем, что по юности я считал немыслимым унижением. А еще эта толпа на трибунах… Потому я не позволил увести ни себя, ни быка, снова против него вышел, даже о ранах забыл. Вроде я их и не чувствовал. Стыд оказался сильнее…
Теперь ясно, отчего де Лара все-таки рассказал о той корриде. Решил похвастать. Конечно, не каждый отважится выйти против быка после того, как еле спасся.
— Быка я все-таки убил. Толпа ликовала, я гордился. До тех пор, пока ваш отец не отчитал меня. Наедине, разумеется.
— За что отчитал?!
— Не понимаете? Я тоже не сразу понял…
Хасинто надеялся, что сеньор продолжит, но тот, глянув на возлегшее на гребень горы солнце, подозвал кобылу. Не касаясь стремян, взлетел в седло.
— Поехали. Задержались мы тут, а нужно еще в одном месте побывать. Тут недалеко, но если хотим успеть к вечерне, все равно нужно поторопиться.
Еще одним местом оказалась бегетрия[11] в дюжину домов. Крестьяне в конце прошлого — весеннего — месяца избрали своим сеньором Иньиго Рамиреса из рода де Лара и принесли вассальную присягу. Он же теперь хотел самолично глянуть, что за земли оказались под его покровительством. По крайней мере, так дон сказал Хасинто.
В саму деревню заезжать не стали, а, взобравшись на холм, осмотрели хижины и поля сверху. Солнце еще не закатилось, в его рыжих лучах краснели фигурки волов и крестьян, алело истерзанное плугом поле.
Странно, что его вспахивают только сейчас, когда уже лето. Может, до этого люди чего-то опасались, поэтому земля пустовала? Наверное, сейчас она страдает от плуга, но пройдет немного времени, и на ней жизнь заколосится. Так всегда бывает… Всё рождается в муках — и благодаря мукам.
Интересно: зерну больно, когда его оболочку прорезает юный, но острый и жестокий росток?
— Больно ли зерну?..
— Чего? — переспросил Иньиго Рамирес.
Это что же, Хасинто задал вопрос вслух? Ерунда какая! Теперь де Лара подумает, будто его эскудеро безумен. Сказать «я ничего не говорил» или «вы не так услышали» — не выйдет, сеньор не поверит. Значит, остается повторить глупый вопрос.
— Да так, вздор… Подумал: а зерну не больно прорастать? Как вам кажется?