Хасинто владели противоречивые желания. Он мечтал поучаствовать в битве, но не хотел, чтобы сеньор лишился лошади или оружия.
Протрубили рога. Грянул крик: Сант-Яго! — и конница понеслась вниз по склону. Развевались вымпелы на копьях, как тысячи сердец грохотали копыта, с корнем вырывая траву. Брызгами разлетались комья земли, а в воздух поднималась влажная пыль, забивалась в ноздри и лезла в глаза.
Кажется, весь мир загудел, застонал, когда два воинства схлестнулись. Залязгало железо. Стук копыт и яростные крики слились воедино.
Кто кого теснит, разобрать, увы, не получалось, да и сеньора в гуще схватки было не различить. Лишь когда рыцари начнут биться небольшими отрядами или один на один, его удастся увидеть и узнать: по вымпелу на копье, доспехам, щиту.
Непонятно, сколько прошло времени, прежде чем строй распался. Для Хасинто мгновения иногда растягивались — и движения воинов казались слегка замедленными, — а иногда, напротив, минуты пускались в галоп, и он не мог уследить, что вообще происходит на поле боя.
Конные бились с конными, попутно круша пеших, имеющих неосторожность попасться на пути. Лучники оказались умнее и под копыта не лезли — некоторых легковооруженных всадников, а также коней даже убили.
Но хватит глазеть по сторонам! Для Хасинто главное смотреть на сеньора, видеть только его и всегда находиться неподалеку.
Де Лара и шестеро кабальерос теснили группу сарацинов. Дон Иньиго сбросил одного копьем. Пронзил или нет, отсюда не видать. Ну и ладно. Все равно спешенный рыцарь — воин лишь наполовину. Еще один мавр пал: де Лара убил его лошадь, и она придавила своего наездника.
А вот и Гонсало поразил противника — рассек мечом шею. Быстро и красиво.
Другие воины тоже не отставали, хотя теперь их вместе с эскудеро оставалось четверо: двое спешены или мертвы. Но сарацинов еще меньше — всего трое. Еще чуть-чуть, и рыцари их одолеют, затем бросятся на помощь другим. Скорей бы!
Дьявол! Неверные успели раньше! Аж семь всадников бросились на выручку своим. Против десятка врагов сеньору не устоять…
Хасинто быстрым взглядом окинул битву: все воины еще заняты своими противниками, только оруженосцы — такие, как он и Диего, — стоят позади, наблюдая за своими сеньорами. Рыцари же, поглощенные боем, не замечают, что дону Иньиго грозит опасность.
Хасинто не может просто так стоять и смотреть, как де Лара с четырьмя всадниками воюет против сарацинов, коих в два раза больше! Пусть Эстрелла не пала, копье не сломалось, меч и щит целы, и все-таки… Он спать ночами не сможет, если сеньора убьют или, что вероятнее, пленят! Какой же он эскудеро, если останется жив и свободен, когда господин будет мертв или в плену? Такого позора он себе никогда не простит!
Хасинто повернул голову и столкнулся взглядами с Диего. В черных как маслины глазах друга сверкала решимость. Похоже, им владели те же мысли, что и Хасинто. Слов не понадобилось. Они едва заметно кивнули друг другу, оставили запасных коней на милость Господа и, пришпорив собственных, понеслись на помощь сеньору.
Лишь бы успеть, пока не случилось непоправимое!
Ветер бил в глаза так, что они слезились. Крики рыцарей становились все громче и, несмотря на шлем, иногда в общем гаме различались отдельные возгласы.
— Malparido!
— Кастилья!
— Аллаху акбар!
— Гори в аду!
Они с Диего оказались в гуще схватки. Чтобы прорваться к сеньору, нужно было справиться с тремя сарацинами, что неслись навстречу, преграждая путь. Проклятье! А их только двое!
Двое? Нет! К ним с Диего пристраивались другие рыцари: тоже заметили, что требуется помощь. Слава Сант-Яго!
Принять удар меча на щит. Уклониться от копья. Самому ударить! Язычник тоже уклонился, гори он в пекле! Какой-то лучник выпустил в Хасинто стрелу, она скользнула по кольчуге, з-зараза! Хоть на миг, но отвлекла.
Круговерть, такая круговерть — ничего не понять. Мысли не успевают за телом. Рука наносит удары, рука поднимает щит, а ноги и язык приказывают Валеросо. Осознание же приходит лишь через мгновения.
Кто-то сбоку занес над Хасинто меч. Нет спасения, ведь напротив другой противник — с копьем. С двумя не сладить. Но хотя бы одного дьявола нужно повергнуть, прежде чем пасть самому!