Блюда уже были расставлены, и запахи сырной похлебки, свежих лепешек и жареного мяса били в ноздри. В животе громко заурчало. Оставалось надеяться, что Иньиго Рамирес этого не услышал.
Де Лара приглашающим жестом указал на место по правую руку от себя.
— Присаживайтесь, разделите со мной трапезу — Он улыбнулся.
Хасинто в этой улыбке почудилась насмешка. Стереть бы ее с ненавистного лица!
Он подошел к столу и опустился на указанное место. Аромат жареного мяса — судя по всему, оленины, — сильнее защекотал ноздри. Захотелось тотчас наброситься на еду, но это было бы непристойно.
Дон Иньиго размашисто перекрестился.
— Благослови, Господи, нас и эти дары, которые мы вкушаем по твоим щедротам, и научи нас делиться хлебом и радостью.
Хасинто тоже осенил себя крестом и вторил:
— Благослови!
Можно было есть. Он так и сделал бы, находись в одиночестве. Но сейчас следовало дождаться, когда приступит к еде сеньор, а тот, как назло, не спешил.
— Я рад привечать сына Гарсии Варгаса в моем замке, — заговорил он. — Простите, что повторяюсь, но вы и впрямь очень напоминаете своего батюшку. Право, мне сложно называть его только вассалом, он столь многому меня научил… Был мне другом, наставником, почти отцом. Потому и на вас я смотрю как… — он усмехнулся и покачал головой, — почти как на младшего брата, а не оруженосца.
Вот еще! Неужели он думает, будто Хасинто в это поверит?!
Иньиго Рамирес помолчал и добавил:
— Кстати, помимо вас у меня их еще двое.
— Кого? — ляпнул Хасинто.
— Оруженосцев. Позже вы с ними познакомитесь.
Его кольнуло нечто похожее на ревность. Хотя, пожалуй, это не ревность вовсе, а гордыня. По наивности он полагал, будто ему и только ему оказана честь быть оруженосцем де Лары. Ерунда какая! Известно же, что у рикос омбрес бывает и пять, и десять эскудерос.
— А кто они? — он не удержался от ревнивого вопроса, но задал его небрежным тоном, выдавая за праздное любопытство.
— Как кто? Мои. Оруженосцы. Я же сказал: вы еще познакомитесь. — Де Лара поморщился, а Хасинто не понял: то ли сеньор недоволен его любопытством, то ли своими оруженосцами.
Дон Иньиго наконец зачерпнул похлебку и поднес ложку ко рту. Тогда и Хасинто приступил к трапезе, но с первым блюдом управился так быстро, что едва почувствовал его вкус, нисколько не наелся и теперь с легким недоумением взирал на пустую миску. Надо же, он и не подозревал, что настолько голоден! Зато сеньор, кажется, догадывался об этом, потому что бросил насмешливо-понимающий взгляд. Спустя несколько мгновений доел тоже, потянулся к оленине и, помогая себе ножом, оторвал от нее большой кусок на кости. Хасинто с радостью последовал его примеру. Поджаренная до цвета меди корочка вкусно хрустела на зубах, восхитительно-нежное мясо обволакивало небо и таяло на языке, даруя чудесное предвкушение сытости — то самое, которое лучше самой сытости.
Иньиго Рамирес швырнул псам обглоданную кость. Одна из гончих — та, что побольше и посильнее, — тут же прижала ее лапами к полу, принялась грызть. Вторая еле слышно заскулила. Впрочем, своей части пира ей не пришлось долго ждать: Хасинто как раз прожевал последний кусок и в свою очередь бросил кость собакам.
— Это Пака и Лопе. — Дон Иньиго кивнул на гончих. — Они брат с сестрой. Мои любимцы.
— Наверняка хороши в охоте?
— Великолепны!
Де Лара подал знак пажу, чтобы налил вина. Наполняя кубки, юноша смерил Хасинто таким неприветливым и злым взглядом, что аж кусок в горле застрял. Почему незнакомец смотрит, как на врага? Может, услышал о нем от сеньора что-то дурное? Наверняка. Проклятый Иньиго Рамирес только притворяется дружелюбным, юноша же еще не научился лгать, вот и выдал своего господина. Да чтоб ему пусто было, этому де Ларе!
Сеньор поднял кубок и сделал несколько быстрых глотков.
— Как поживает ваша матушка? В последний раз я видел ее довольно давно.
Какое ему дело?! Оставил бы в покое со своими расспросами!
— Хорошо, сеньор. Она много читает, молится, а еще вышивает чудесные гобелены. По саду часто гуляет. По-прежнему скорбит по отцу — так и не сняла траур, — но принимает свое горе со смирением. — Вроде он сказал именно то, что нужно, то, что де Лара хотел услышать.
Хасинто отхлебнул вина, весьма сладкого и терпкого, и теплая волна прокатилась от горла к животу. Дон Иньиго все не унимался: