Приведя свои мысли и чувства в порядок, Мо Жань как бы невзначай спросил:
— Какое сегодня число?
Жун Цзю немного опешил, но после сразу же рассмеялся:
— Четвертый день пятого лунного месяца.
— Тридцать третий год шестидесятилетнего цикла[9]?
[9] 丙申年 bǐngshēn nián биншэнь нянь — год в лунном календаре, соответствующий году обезьяны, 33 год в цикле из 60 лет. Например 1836, 1956, 2016.
— Это был прошлый год. Сейчас на дворе уже тридцать четвертый[10]. Господин, у вас память как у рыбки, раз все еще живете вчерашним днем.
[10] 丁酉年 dīngyǒu nián динъю нянь — 34 год в 60-ти годичном цикле.
Тридцать четвертый…
В глазах Мо Жаня вспыхнуло понимание, в голове со скоростью света проносились минувшие события.
В тот год ему исполнилось шестнадцать. Как раз тогда глава Пика Сышэн признал в нем пропавшего много лет назад племянника, и в одно мгновение из забитой паршивой собаки он превратился в прекрасного феникса, сидящего на верхних ветках дерева.
Итак, он в самом деле переродился?
А может, это только его посмертный сон?..
Жун Цзю рассмеялся:
— У молодого господина Мо, похоже, голова кружится от голода, раз он не помнит какой сегодня день. Посидите здесь, пока я схожу на кухню, принесу еды. Что насчет жареных лепешек[11]?
[11] 油旋饼 yóu xuán bǐng ю сюань бин — жаренные в масле закрученные лепешки, больше похожие на рулетики с зеленым луком.
Мо Жань только переродился и не знал, как на все это реагировать, но решил, что пока стоит двигаться по тому же пути, что и в прошлом. Так что он выудил из памяти тот полный подростковой романтики образ и, ухмыльнувшись, ущипнул Жун Цзю за бедро.
— Отлично. Еще кашу захвати и возвращайся, чтобы покормить меня.
Жун Цзю накинул одежду и ушел. Через некоторое время он вернулся с деревянным подносом, на котором стояла миска с тыквенной кашей, пара жареных лепешек и тарелка с овощами на закуску.
Мо Жань как раз немного проголодался и хотел было уже схватить лепешку, как Жун Цзю внезапно перехватил его руку и кокетливо сказал:
— Давайте я вас покормлю, молодой господин.
— …
Жун Цзю взял одну лепешку и сел к Мо Жаню на колени. Сверху на него был накинут лишь тонкий халат, под которым ничего не было. Он развел свои стройные нежные бедра и прижался к телу Мо Жаня, недвусмысленно потеревшись об него. Эта его попытка соблазнения была слишком уж очевидной.
Мо Жань уставился ему в лицо.
Жун Цзю, решив, что ему удалось возбудить в нем похоть, наигранно сердито сказал:
— Что это вы все время на меня так смотрите? Еда остывает.
Мо Жань промолчал, вспоминая все «хорошее», что этот Жун Цзю делал за его спиной в прошлой жизни. Уголки его губ медленно поползли вверх в приторно-сладкой улыбке.
В своей жизни Наступающий на бессмертных Император творил множество самых отвратительных вещей. Стоило ему захотеть, и он с легкостью мог воплотить в жизнь любую самую низменную прихоть. Устроить сейчас маленькое представление для него — раз плюнуть.
Мо Жань вальяжно откинулся на спинку кресла и усмехнулся:
— Садись.
— Я же… я же и так сижу.
— Ты прекрасно знаешь, куда я сказал тебе сесть.
Жун Цзю раскраснелся и выдал:
— Зачем так спешить? Может, лучше закончить трапезу, а потом… Ах!
Он еще не успел договорить, как Мо Жань с силой приподнял его, подтянул к себе и снова посадил. Когда он насадил Жун Цзю на себя, рука юноши дрогнула, и чаша с едой упала на пол. Он ахнул и тихо пролепетал:
— Господин Мо, чаша…
— Забудь о ней.
— Но вы… вы сначала хотя бы удовлетворите свой голод… Мн… Ах…
— А прямо сейчас я не удовлетворяю его? — Мо Жань обхватил его за талию. Черные глаза блестели, и в них, как в зеркале, отражались нежная шея и лицо запрокинувшего голову Жун Цзю.
В прошлой жизни Мо Жань очень любил во время постельных игр целовать его алые губы. В конце концов, этот юноша был красив, обаятелен и всегда умел найти правильные слова, которые тронули бы сердце Мо Жаня. Сейчас он бы покривил душой, если бы сказал, что был к этому парню равнодушен.
Однако теперь, когда он знал, что тот этими губами делал за его спиной, Мо Жань испытывал отвращение и не желал больше целовать этот вонючий рот.
Все-таки разница между тридцатидвухлетним и пятнадцатилетним была огромна.
К примеру, в пятнадцать он еще умел любить и знал, что такое нежность в постели, а в тридцать два в нем осталась лишь жестокость.
В конце концов, довольно зажмурив черные раскосые глаза, в которых плясали злые искры, он взглянул на Жун Цзю, который уже потерял сознание после того, что он с ним сделал. Когда улыбался, Мо Жань был очень красив. Его невероятно темные глаза при определенном освещении отливали роскошным, завораживающим фиолетовым оттенком. Он одарил Жун Цзю своей самой милой улыбкой и, схватив бессознательное тело за волосы, бросил его на кровать, после чего поднял с пола фарфоровый осколок разбитой чаши и поднес к его лицу.