Он и пары слов сказать не успел, а эти двое наперебой пытаются взять всю вину на себя, объединившись против него, словно он был их общим врагом или страшным бедствием, вроде мора или наводнения. Чу Ваньнин немного помолчал и, с трудом сдержав нервное подергивание бровью, холодно сказал:
— Какое впечатляющее единодушие и похвальное стремление помочь ближнему между моими учениками. Я тронут до глубины души! Похоже, в этой комнате есть только один злодей, и это я.
— Учитель… — пробормотал Мо Жань.
— …Не смей звать меня! — Чу Ваньнин раздраженно взмахнул широким рукавом, давая понять, что больше не желает говорить с ним. Мо Жань же не мог понять, что с ним опять не так. Из-за чего он так сильно разозлился? Единственное объяснение, которое пришло ему в голову: Чу Ваньнин ненавидел людей, которые слонялись без дела и из добрых чувств выгораживали друг друга. Похоже, любые проявления человеческой привязанности вызывали у него лишь глухое раздражение, словно соринка в глазу...
Какое-то время все трое молчали.
Внезапно Чу Ваньнин покачал головой и повернулся, собираясь уйти.
Ши Мэй поднял лицо и, растерянно взглянув на него покрасневшими в уголках глазами, пробормотал:
— Учитель?
— Уходи. Вернешься, когда перепишешь правила школы десять раз.
Ши Мэй опустил глаза и, помолчав немного, тихо сказал:
— …Да.
Мо Жань продолжал стоять на коленях на том же месте.
Ши Мэй встал, посмотрел на Мо Жаня и, чуть поколебавшись, снова опустился на колени, обратившись с мольбой к Чу Ваньнину:
— Учитель, раны младшего брата Мо только начали заживать. Простите мою дерзость, но я осмелюсь просить вас не слишком нагружать его тяжелой работой.
Чу Ваньнин не проронил ни слова, в одиночестве стоя в круге неровного света, отбрасываемого подвесным фонарем. Через какое-то время он вдруг чуть повернул голову, и в этот момент стало очевидно, что брови его сошлись, как два обнаженных меча, глаза пылают словно факелы, а голос звенит от еле сдерживаемого гнева:
— Хватит болтать без толку! Почему ты все еще здесь?!
Хотя Чу Ваньнин был невероятно хорош собой, его внешности всегда не хватало мягкости, а уж когда он злился, то и вовсе внушал ужас. Ши Мэй задрожал от страха и, опасаясь разгневать учителя и тем самым навлечь на Мо Жаня еще больше неприятностей, поспешно поклонился и сбежал.
В библиотеке остались только они вдвоем. Вздохнув про себя, Мо Жань самым почтительным тоном сказал:
— Учитель, ваш ученик признает свою вину и продолжит составлять опись книг.
Не поворачивая головы, Чу Ваньнин сказал:
— Если ты устал, иди домой.
Удивленный Мо Жань вскинул голову.
Чу Ваньнин холодно продолжил:
— Я не буду тебя задерживать.
С чего это он так расщедрился, что даже разрешил ему уйти? Здесь точно какой-то обман!
Быстро сориентировавшись в ситуации, Мо Жань поспешил сказать:
— Я не уйду.
Сделав паузу, Чу Ваньнин холодно усмехнулся:
— …Что ж, делай что хочешь.
После этих слов он взмахнул широкими рукавами, развернулся и ушел.
Мо Жань застыл в оцепенении… никакого обмана? Он-то был уверен, что Чу Ваньнин обязательно одарит его парочкой ударов своей ивовой лозы.
Закончив разбираться с книгами только к середине ночи, Мо Жань сладко зевнул и, наконец, покинул библиотеку.
Несмотря на глубокую ночь, в спальне Чу Ваньнина все еще горел тусклый свет.
Ого! Так этот мерзкий демон все еще не спит?
Мо Жань подошел к двери и приготовился уважительно попрощаться с Чу Ваньнином, прежде чем уйти, но войдя внутрь, обнаружил, что тот уже спит. Как оказалось, этот забывчивый мужчина просто забыл потушить свечу перед сном.
Или он так увлеченно работал над чем-то, что просто отключился от усталости. Обдумывая эту возможность, Мо Жань взглянул на лежащие на краю кровати детали Ночного Стража, потом заметил, что Чу Ваньнин даже не снял металлические перчатки, в одной из которых была зажата застежка, и в итоге окончательно убедился в правдивости своего предположения.
Спящий Чу Ваньнин больше не выглядел таким неприступным и пронзительно холодным. Он лежал свернувшись калачиком на заваленной деталями, пилами и топорами кровати. Всего этого хлама было так много, что на ложе почти не осталось места, чтобы прилечь, поэтому он сжался в максимально компактный клубочек, и даже прикрывавшие его глаза тонкие длинные ресницы выглядели какими-то жалкими и невыносимо одинокими.
Какое-то время Мо Жань просто тупо глазел на него.
