На самом деле Генрих следил за ней почти каждый день. Из окон своего кабинета, своего дома, наведываясь иногда на склад или же «случайно» проходя рядом с ее бараками. Просто Ида этого не замечала. А он следил за ней, следил за тем, чтобы ей было чертовски плохо. Он создал все условия, чтобы номер «91077» не попал в «душевую», но продолжал жить в страданиях. Генрих знал, что рано или поздно она сломается, и, создав все условия для этого, лишь с нетерпением ждал этого момента.
Но прошел месяц с их официальной встречи, а Ида продолжала свою никчемную жизнь, путешествуя каждый день из барака на склад вещей и обратно, продолжая существовать рядом с остальными евреями. Генриху казалось, что она готова пойти на смерть, только бы не сдаться ему, изводя его этим. И сам Генрих не знал, что ему с этим делать, но решение пришло ему в голову, когда сегодня вечером он услышал, как в кухне служанка загремела посудой, нечаянно разбив несколько тарелок.
После аппеля, пытаясь согреться у себя на нарах, дыша на закоченевшие руки, Ида услышала, как загремела дверь барака и кто-то позвал блоковую. Через пару минут блоковая вернулась, закричав на весь барак:
– Девятьсот десят семьдесят семь! – Она шла по узкому проходу между трехэтажными нарами, пытаясь выискать нужного человека. – Девятьсот десят семьдесят семь, живо на выход!
– Ой, Идка, – испуганно прошептала соседка девушки, Анка Яницкая, – тебя ведь зовут…
Ида вздохнула, спуская ноги с нар. Она понимала, что ее сейчас явно ждет не газовая камера – и время уже позднее, да и по одному туда не отправляли, а целыми списками, – значит, тут что-то другое. И она догадывалась, что это другое – в мышиного цвета форме и в звании лагерфюрера – ждет ее.
– Стой, стой, дурочка, – шикнула на ее Анка, потянув за рукав на себя.
– Я вернусь, – улыбнувшись, произнесла Ида, – не боись, вернусь.
– Да знаю я, – шепотом ответила та. – Погоди чуток… – И быстро обхватив ладонями ее лицо, начала растирать ей щеки. Почти сразу же пояснила: – А то ты бледнее смерти…
– Девятьсот десять семьдесят семь! – продолжала грохотать блоковая.
– Спасибо тебе, – все также шепотом поблагодарила девушка ее, убирая чуть теплые руки подруги со своего лица, – спасибо…
Спрыгнув с нар, она вышла в проход, показываясь на глаза искавшей ее блоковой.
– И долго мне еще надрывать горло надо было, а? – закричала та, наградив Иду несколькими пинками. – На выход, живо!
Кутаясь в кофту и полутонкую шаль, пытаясь защититься от ветра и снега, Ида быстро, насколько она могла, перебирала ногами в ботинках, на несколько размеров больше ее, пытаясь поспеть за идущими впереди нее солдатами. Она уже поняла, куда ее ведут, ведь в подсознании отложился этот путь еще с прошлого раза. Но уже возле комендатуры путь немного изменился – девушку провели чуть дальше, до небольшого белого домика, внутрь которого ее впихнули, быстро захлопнув за ней дверь.
Внутри ее снова никто не встретил, поэтому Ида так и продолжала стоять у входной двери, не решаясь пройти вперед. Она боялась сделать даже малейший шаг вперед – она просто не знала, что ее ждет впереди; неизвестность пугала. Если сегодня у себя в секторе устроили масштабную попойку все унтер-офицеры и, чтобы развлечь себя, стали расстреливать евреев – девушка слышала выстрелы, когда ее вели сюда, – то чего можно ожидать от лагерфюрера.
Сверху, со второго этажа, доносилась тихая музыка; кажется, это был Штраус. Но неожиданно сверху послышался какой-то шум, что-то упало на пол с глухим стуком. Ида замерла, испуганно глядя в белый потолок. Она уже поняла, что ей не сбежать отсюда.
– Сюда! – загрохотал знакомый голос на втором этаже. – Поднимайся сюда!
Собравшись с духом, девушка стала медленно подниматься наверх, стараясь хоть немного отсрочить неизбежную встречу. Уже по его голосу, чуть хрипловатому из-за алкоголя, Ида поняла, что ничего хорошего ее впереди не ждет.
Генрих сидел в кабинете, откинувшись на спинку стула и закинув ноги на резко опустевший стол – пришлось немного расчистить место, чтобы было где уложить ноги в тяжелых начищенных до блеска сапогах. В одной руке он держал сигарету, вторую же заложил себе за голову. Он слышал, когда привели Берг, но звать ее не торопился – хотел подольше помучить ее ожиданием в неизвестности.
Ида неслышно поднялась наверх и тенью остановилась в дверях, не решаясь зайти внутрь без разрешения. Генрих сразу заметил ее сквозь облако сигаретного дыма, который он выпустил через нос, и поманил к себе рукой.