Телега стояла посреди леса на разбитой дороге, Стёпка обнюхивал морду синего трактора, застрявшего в колее. «А. Это я еду за навозом», — напомнил себе Лёнька.
— Объезжай, если сможешь, я тут надолго, — тракторист подсовывал ветки под заднее колесо.
— А что случилось? Может, помочь?
— Лошадью трактор тянуть? Извини, развлекаться некогда.
— Не тянуть, а позвать, позвонить — я на «Муму» как раз еду.
— Знаешь что, Лёша. Тебя ведь Лёша зовут? Вот там, — тракторист махнул рукой в заросшую тонкими берёзками просеку, — свалка. Там алюминий должен валяться с аэродрома, а может, и доски какие. Если съездим, солью тебе молока бидон. Только бидон с возвратом, а вот со свалки ты поживишься. Цветмет, мыть твою муть.
Окончательно проснулся Лёнька на свалке. Правда, сперва он решил, что снова спит — настолько неожиданны были упавшие с неба чудеса. А если не с неба, то откуда взялись два остова от спортивных яков? Перкаль облез, под лохмотьями проглядывали лонжероны и нервюры — их-то и не хватало летающей лодке.
— Лёша! Тащи вон ту фиговину, её одной хватит, — к счастью, тракториста крылья не интересовали.
Через полчаса фиговину запихали под колесо трактора. Трактор взвыл, испугав Стёпку, вылез из трясины и встал в колею.
— Дожди, чтоб их, — тракторист был немногословен, но общителен. — Околеть, какая дорога. Скажи Николаичу — пусть досок накидает, а то не поеду. Не поеду, и всё. Молоко берёшь?
Лёнька отказался от бидона, наполнил молоком трёхлитровую банку, кстати завалявшуюся в телеге, проводил трактор взглядом и рванул к лонжеронам. Домой он вернулся через четыре часа и без навоза. Из-под брезента, накрывающего телегу, торчали смятые концы дюралюминиевых профилей.
Позже в мастерской был разбор полётов. Толик возмущался:
— Леонид! Какой идиот вырывает нервюры монтажкой? Ты что, родился вчера? Думаешь, самолёты тяп-ляп делают?
— Так разве мы самолёт. Лодку же хотели, а у неё крыло одно и круговое, — Лёнька ткнул в чертёж.
— Ооомнрлп, — озвучил Толик сложную эмоцию, — с кем я связался? Это — бумажное конструирование, мечта, детство! У нас есть возможность сделать нормальный аппарат. Логику включи. Ло-ги-ку.
— А кто виману на стену повесил? Ну, самолёт так самолёт. Я-то о лодке думал. И о трактористе — ему до свалки полчаса, пожалеет ещё, что про алюминий рассказал, вернётся. Пришлось монтажкой, ключей твоих фирменных в телегах не возим, — Лёнька кивнул на стену, где сверкали инструменты в дермантиновой портупее. Толик однажды купил этот набор и не дал им пользоваться, сказал — на будущее, для летающей лодки.
— Да и вообще там на заклёпках всё. По уму-то спиливать надо, но долго и было нечем. А профиля выпрямлю, Голова с Телом придут, втроём и сделаем.
Толик всхлипнул как в недавнем Лёнькином сне:
— Инихль… Ладно. Попробуем крылья покороче. Я сейчас к Парамонову, а ты жди своих этих. Так. Плоскостя, три миллиметра фанеру, найти перкаль… элероны, рули… — Толик ушёл в себя и, ушедши, покинул мастерскую.
В инженерной деятельности Лёнька не разбирался несмотря на профтехучилище и армию, в летательных аппаратах понимал только их красоту и умение передвигаться так или эдак. Больше всего ему нравились Су-27, похожие на коршунов. Какие у них лапы, а воздухозаборники, а двухкилевые оперения… Лёнька иногда ездил в Москву за вдохновением, посещал одно из трёх мест — Пушкинский музей, Коломенский парк или Монино.
В Пушкинском музее он сразу оказывался у импрессионистов, недолго стоял перед девушками Ренуара и шёл дальше, к постимпрессионистам. Однажды в их зале он застал картину таможенника Руссо. В пустом небе над осенним парком летели воздушный шар, самолёт-этажерка и весёлый оранжевый аппарат, а внизу, на реке, качался катерок. Видимо, картина была приезжая, вскоре её сняли. Лёнька надеялся, что оранжевый появится снова, и можно будет его внимательно рассмотреть, а пока ходил в гости к другой картине таможенника, «Тигр, напавший на быка».
В Коломенском Лёнька наблюдал, как с высокого берега Москвы-реки взлетала реактивная церковь Вознесения. Вот она стоит, но, кажется, сейчас рванёт. А когда над рекой дул ветер, мерещился смерч — такое же гудение начиналось в голове и такое же головокружение.
В Монино Лёнька сразу шёл к Су-27, садился рядом, доставал из кармана заветный бутерброд. Су тянул острый клюв и клевал с руки, как толстый петух Василия Ивановича. Но в чертежах Лёнька видел одни линии и цифры, которых не понимал, поэтому конструирование было полностью на Толике. Лёнька мог лишь высказываться, хорош ли, по его мнению, аппарат, или нет.