Лёнька после армии продолжил жить на старом месте. Чтобы пройти туда из верхнего родительского дома, можно выбрать три пути, в жизни всё как в сказке. Направо пойдёшь — вокруг деревенского трансформатора обойдёшь. Налево пойдёшь — огород перейдёшь, зимой и летом почти без ущерба для обуви, весной же по колено утонешь в земле. Прямо пойдёшь — мимо лошадей пройдёшь, потому что прямой путь лежит сквозь двухэтажную конюшню. На первом этаже в денниках стоят лошади, по сторонам сквозного прохода — вилы, грабли, сбруи на гвоздях, на втором этаже сено. В любом случае путь упирается в горы ржавеющих железяк, огибает сортир, ведёт в мастерскую и дальше, между станками, в спальную Лёнькину каморку.
Официально это был не жилой дом, а сарай, тот самый, где раньше жили свиньи. Лёнька ничего бы не имел против неофициального бытия, если бы не общий электросчётчик, установленный на кухне верхнего дома. Счётчик накручивал киловатты за свет семи лампочек, работу холодильника, нагрев одного утюга верхнего дома, за весь Лёнькин нижний дом, за станки, за освещение беседки на мосту. В самые морозные дни Лёнька топился электрообогревателем, запаривал лошадиный овёс кипятильником, самодельная печка не справлялась. А когда бывал в неладах с родителями из-за оплаты счетов, то и еду готовил на электроплитке.
После очередной семейной ссоры Лёнька подрубил себе линию напрямую от уличного трансформатора. Иногда электрики приезжали осматривать трансформатор, но Лёнька был хитрее их, прерывал ток левого электричества рубильником, а разобраться в сплетении проводов электрикам было не под силу. За свои антиобщественные действия Лёнька не переживал, даже наоборот, ему было весело чувствоваться романтическим героем и противопоставляться современности. Современность думала о деньгах, огородах, маленькой зарплате; Лёнька только о своих и Толиковых идеях. Много света нужно для их осуществления, так пусть будет в мастерской много электричества.
Толик после армии поселился сперва у Лёньки, вскоре, промёрзнув январской стужей, перебрался на второй этаж конюшни, очистил от сена уголок возле мутного оконца, отгородился досками и пенопластом, кинул провод, поставил армейскую электропечку, стол, стул, смастерил полку, привёз из Сополимера чертежи, десяток книг, повесил на дощатую стену детский рисунок виманы. Через две недели был готов черновик конструкции с обтекаемыми бортами. Когда подготовка к пробному моделированию почти началась, начались и плановые пахотно-огородные работы. Лёнька увяз в ненавистном навозе под приглядом Силантия, Толик поневоле отвлёкся на срочный заказ, только к концу лета оба были готовы продолжить проект.
— В таком-то бардаке? — оглядел Толик мастерскую, усыпанную опилками, кривыми гвоздями и другими остатками ремонта телег и лопат.
Потребовалась уборка, которая закончилась капитальным ремонтом. Сварили печку-буржуйку, чтобы не мёрзнуть зимой, постелили и покрасили пол, поставили вдоль стен стеллажи для инструментов, смонтировали продуманное Толиком освещение: три лампы на потолке и по навесному светильнику над каждым столом.
Снова пришла зима. Толик незаметно перебрался в верхний дом, в комнату Нины, там и остался. Силантий хмурился, иногда делал вид, что Толика не существует, лишь после скромной свадьбы признал его родственником. К лету родился Стасик. Толик рисовал самолёты для журналов, Лёнька занимался по ночам мазами, а днём помогал Силантию с лошадьми. Мастерская не простаивала, хотя использовалась не по идейному назначению. Бумажный проект лежал в каморке над конюшней. Толик изредка поднимался туда, поправлял что-то карандашом, вздыхал, смотрел на стену, где висел рисунок виманы, опять вздыхал и спускался на землю. Так и прошли три года, сырые идеи кипели; жажда полётов, подавляемая огородом, усиливалась. Толик на досуге строил макеты непонятных Лёньке аппаратов, вечера скрашивала игра в шахматы и надежда, что однажды всё изменится.
И всё изменилось, но изменённая жизнь выправилась не сразу. С тех пор, как умер дед Силантий, единовластие в семье было потеряно, началось странное время. Нет, не пьянство и не делёж имущества смутили Ломоносовых, а обретённая свобода действий. Все привыкли к отцовскому авторитету, к противостоянию, к своим тайным мыслям о гараже взамен конюшни и о превращении примыкающей к реке части огорода в тестовый аэродром. Когда стало некому запрещать, стало некому и противостоять. Проекты легли на полку, Лёнька через силу кормил осиротевших лошадей, Диментус тайно продал корову, купил компьютер, безвылазно засел мочить монстров, Толик зачастил к родителям в Сополимер. Все были недовольны друг другом, ходили по двору и огороду разными путями, старались по возможности не встречаться. Бывали и показательные скандалы, не хуже тех, что иногда вычитывала в газетах скучающая по новостям Нина: