— Вы с Лёнькой только чай на мосту дуете! — возмущалась она. — Нет бы и меня позвали. Я весь день у плиты, живу в деревне, а как в тюрьме! И даже ремонт сделать некому!
Не объяснишь ей, что у мужчин бывают свои интересы, свободно обсуждать которые можно только без женщин. Придумали же англичане мужские клубы. Толик специально пересказывал Нине статью из журнала «Англия» про традиции английских клубов моряков, адвокатов и циркачей. Нина не понимала, лишь сердилась:
— Сегодня в нашем цирке человек-женщина! Детей рожает, бельё стирает, еду готовит, посуду моет, лошадей кормит, пока не летает, но, того гляди, запустят!
После одной ссоры Толик ушёл жить в Лёнькин сарай навсегда, только навещал сына, играющего в песочнице возле верхнего дома, и иногда носил деньги. Шёл пятый послеармейский год, была золотая осень, улетающие на юг птицы и уединённое общение двух друзей снова пробудили умерший было проект. Они часто ходили на мост. Толик курил, Лёнька болтал о полётах, и оба смотрели сверху на болотные скульптуры. Толик с самого начала называл Лёнькину коллекцию паноптикумом, Лёнька сперва злился, даже привесил на забор табличку «Пантеон», а потом махнул рукой — паноптикум так паноптикум, лишь бы дело делалось. Большую часть времени они проводили в мастерской, забыв о лошадях и ремонтах, и обсуждали чертежи конструкции, условно названной летающей лодкой, а никакой не виманой. Слишком уж звучит вимана иностранно, да и способ полёта пока не решён, одни туманные идеи и обтекаемые борта, ясности нет.
Навсегда закончилось через пару недель. Нина выманила обоих особо сытным запахом, вернула Толика в семью, Лёньку в навоз.
— Вот она, женская хитрость, — вздыхал Лёнька в ухо Чайки. Лошадь Чайка, хоть сама была женщина, молча его понимала. Покойный Силантий говорил, что раньше, до полёта на смерче, она работала в цирке, может быть, и английском.
Переждав год разброда, тихая Зоя, утратившая мужа и привычный домострой, ушла в начале зимы из назревающего семейного краха к подруге по лесным походам Тамаре Тимуровне, которой было скучно доживать одной в двухкомнатной квартире после полувека работы в самой шумной школе Алма-Аты, не с кем даже обсудить текущий сериал. Зоя, не имевшая раньше времени на сериалы, быстро подсела на них и стала завзятой сериальщицей, а летом они с Тамарой планировали продолжить занятия грибным собирательством вместо работы на огороде. Дети Силантия и Зои, которых не учили командовать собой, вмиг стали старшим поколением Ломоносовых. Лёнька попытался было дорваться до руля, но был осмеян Диментусом и Толиком: иди, мол, конюшню сперва вычисти, антишный герой. Семья потеряла общий знаменатель, который объединяет членов в единство.
И тогда пробудилась мудрость Холмогор. Нина приняла на себя обязанность варки ежедневного семейного супа. Нажористая уха, окрошка, серые жирные щи зазвучали ложками, задали ритм жизни, а вместе с ритмом — удивительное дело — и смысл. К лету Толик привёз в хату-хаос дедово кресло, поставил у окна, перевесил рисунок виманы из конюшенной каморки в свою комнату, будто соединил два мира, сополимерное мечтательное детство и бытовую зрелость. Диментию надоело бессмысленное геймерство, он неожиданно поступил в художественное училище, увлёкся моделированием компьютерных монстров и написал резюме в известную компанию Монстролайф. После выгодной продажи конского навоза в огороды, которые выросли на месте некогда престижного заречного района, Лёнька смирился с лошадьми. Они производят удобрение, в любое время готовы к работе во всю лошадиную силу, главное не лениться косить по утрам бесплатную траву. Весь остальной день можно творить в мастерской, продажа навоза и пахота участков даёт достаточный минимум денег для поддержания скромной Лёнькиной жизни. И потом, вспоминал Лёнька отцовы слова, лошади тёплые и в них есть душа. Семья собиралась вместе на кухне верхнего дома, когда крышка подпрыгивала на большой кастрюле и вкусный запах перебивал стойкий дух конюшни и сена. Варка семейного супа похожа на поднятие флага страны: раз пар летит в воздух и щекотит носы даже в худшие дни, то жизнь продолжается несмотря на все трудности и размолвки. Есть вещи временные, и есть вещи вечные как ежедневный обед.
Когда быт хаты-хаоса успокоился и наладился, Лёнька начал подгонять мечту. Многие вопросы потребовали разрешения: строим классический фанерный биплан или виману? Выпрашиваем на аэродроме старые движки от Як-55 или продолжаем опыты с маховиками? Строим взлётную полосу или думаем о вертикальном взлёте? Мечта увязла в конкретике, куда раньше её не пускал авторитет Силантия. Толик ушёл в депрессию, Лёнька вымещал злость на картофельных бороздах. Наступила шестая неприкаянная осень. Лишь упрямство не давало Лёньке переоборудовать мастерскую в место починки телег, саней и кос. За отсутствием настоящей работы он красил полочки, перекладывал инструменты, заменял электропроводку и дверные ручки. Толик тоже иногда спускался к чертёжной доске, бурчал что-то под нос и портил карандашом чистоту ватманов.