— Это Ка из Библа, — сказал Джеди, — а это мудрейший Джосер по приказу государыни. Принеси нам что-нибудь, Ка.
Опять меня потчевали воблой с эмульсией, ягодами шелковицы, лепешками и мясом ягненка, утопающим в зелени. Последнее напоминало блюдо фешенебельного ресторана.
— Погадай гадателю, Ка, — сказал Джеди.
Она робко взяла мою ладонь, вопросительно посмотрела на Джеди. Тот кивнул. Тогда она сказала:
— Ты не веришь сам себе, предсказатель. На время ты потерял лицо. Но ни один из трех Джосеров — бывший, настоящий и будущий — не вспомнит, что их трое. Тебя ждет блистательное Завтра. Карлики будут плясать у входа в гробницу твою. Вот только выдержишь ли ты ниспосланное тебе испытание, я не знаю. И еще: береги печень, Джосер, прикрикни на нее как следует.
Я молчал. Печень болела за двоих. То ли от воблы, то ли от эмульсии.
— Ступай, — сказал Джеди. — Я не хочу, чтобы он гадал тебе.
Ка исчезла.
— «Почему ты не гребешь?» — запел Джеди.
— Мне пора покинуть твое благословенное жилище, — сказал я, вставая.
— Мое благословенное жилище, — сказал Джеди, — в которое внес ты крокодила из воска, а он, того и гляди, оживет.
Крокодила из воска? Мучительно вспоминал я, о чем речь, что-то вертелось в памяти, но так я ничего и не вспомнил. Хозяин вышел со мной на раскаленный песок.
«Мало ей Сепра…» — вспомнил я; потом вспомнил Сепра, зелье, корову в ботиках — и голова закружилась.
Сны снились кошмарные. Пограничные между моими и джосеровскими. Фигурировал и Джеди — в качестве посланника из еще более отдаленного грядущего, нежели мое.
В итоге прошлое и будущее смыкались подобно ленте Мёбиуса, что бесповоротно разрушало настоящее. Причем вся эта разблажня на фоне гаремного кафешантана из тысяча второй ночи. Пересыпано деталями с бутафорской толкучки. Кич на любителя.
Наконец, меня разбудили.
Крошечный чадящий керамический светильник. Мерзкий запах экзотической свежеизготовленной кормежки. Тени на потолке; Джеди, пришедший ко мне на рассвете.
— После дурного сна, — сказал он мне, — хорошо пить вино по-гречески.
Мы уже шли по просыпающемуся городу.
Я спросил:
— Что ты говорил вчера про крокодила, простолюдин?
— Право, не помню, — отвечал Джеди, — должно быть, приплел свою любимую пословицу из страны Иам: «Не бросай песком в крокодила, все равно это не приносит ему ущерба».
Я не стал вдаваться в крокодилью тему.
— Ты был в стране Иам, простолюдин?
— Да, — отвечал Джеди, — я был в стране Иам, и в стране Иемех, и в странах Ирчет и Мушанеч. Где я только не бывал.
На голову статуи великого правителя Me упали солнечные лучи. Инкрустированные глаза правителя сверкнули, когда мы проходили мимо статуи.
— Песок в сандалиях твоих… — сказал Джеди.
— Что ты сказал?..
— Это стихи, прорицатель. Любовная песня у закрытых дверей любимой.
— Ты идешь к храму с любовной песней на устах? — спросил выходящий из-за обломка скалы жрец-уаб.
— По-моему, это ты идешь к храму на устах с таковой, Хахаперрасенеб, — сказал Джеди.
На сей раз голый череп жреца-уаба прикрыт был высоким ступенчатым головным убором. Лицо, как у собственной статуи. Бронза, зачеканенная до предела возможностей.
— Ты стал дерзок, Джеди, — сказал жрец-уаб. — Ты не боишься так говорить со мной?
— Страх на жаре вреден, — сказал Джеди. — К тому же не тебя мне сейчас следует бояться.
— Ты боишься себя?
— Нет. И даже не ополоумевших мальчиков, готовых на все, что бы царица ни приказала. Мужского ума хватит разве что на то, чтобы убить. Тут и бояться-то нечего.
— Вот как, — сказал жрец.
Мы помолчали. Потом жрец-уаб сказал:
— Я понял тебя, Джеди. Я тебе не враг.
— А я всегда это знал, — отвечал простолюдин.
И мы пошли дальше.
Меня не покидало ощущение, что я присутствую на голливудских съемках оперы. Причем оперы мыльной. Ступени врезанного в гору храма. Ступени — площадь — ступени — площадка — и собственно храм. Группа жрецов в белом и золотом. Группа будущих посвященных в пурпурном и синем. Хатшепсут в лиловой марлёвке. В серо-лиловой. Улыбающийся Джеди. Голубое небо и колоссы статуй, выступающие из скал. Священные кошки, шляющиеся под ногами, живописными компаниями греющиеся на солнце, прижмуривающиеся. Неправдоподобно хорошая видимость.