— Нет, я не хочу.
— Почему?
— Боюсь.
— Чего боишься?
— Будет еще один я. Белый. И всегда будет сидеть одинаково. И кто хочет, на него будет смотреть. И трогать. Страшно.
— Ваня, ты из дикого племени оседлых островитян.
Мальчик обиделся.
— Я не из дикого, — сказал он и собрался уходить.
— Ладно, — сказал скульптор, — я пошутил. Если ты через час свободен, мы с тобой пойдем есть мороженое.
— Если мама отпустит. Она говорит, нечего мне около тебя вертеться.
— Ты разве вертишься? — спросил скульптор рассеянно, срезая балерине плечо коротким измазанным глиной ножом.
— Она говорит, ты армянин.
— И что? — спросил скульптор, налепляя на глину глину.
— Она говорит, что есть плохие армяне.
— Плохие все есть, — сказал скульптор.
— И плохие армяне плохо поступают с мальчиками.
— Во-первых, я стараюсь ни с кем плохо не поступать, особенно с мальчиками; с девочками, в общем, тоже; во-вторых, я не плохой, а самый что ни на есть замечательный.
— А в-третьих?
— Сразу видно, что ты пишешь трактаты. В-третьих, я не настоящий армянин.
— Я ей все это объясню, — сказал мальчик уходя. — Но она иногда не понимает. Ей говоришь, а она не слушает. Ей говоришь, а она свое.
Мальчик ушел. Скульптор стесал балерине затылок и чуть убавил объем закрученных на затылке волос. Отошел посмотреть. Балерина стояла на пуанте, подняв левую ногу вбок. Левая рука ее ему не понравилась. Может быть, потому, что он видел пальцы и запястье на фоне глициний. Он помыл руки, брякая рукомойником и плеща водою в допотопный таз, и пошел в комнату. Б комнате Лина лежала на диване, ела фисташки и читала.
— Получил от Вани бездну информации, — сказал Армен. — Но не все понял. Плохие армяне плохо поступают с мальчиками.
— По-моему, все понятно.
— Не скажи. Плохие армяне плохо поступают с плохими мальчиками или с любыми? И следует ли из этого, что хорошие армяне хорошо поступают с хорошими мальчиками? Или из этого неотвратимо должно следовать, что хорошие армяне плохо поступают с девочками?
— Армен, я терпеть не могу, когда ты валяешь дурака.
— А я терпеть не могу, когда ты делаешь мне глупые замечания с умным видом. Пожалуй, соглашусь рисовать иллюстрации к трактату.
— Что еще за трактат?
— «Роща лука».
— Возьми в холодильнике свекольник и хачапури, — сказала Лина, — «Боржоми» там же. Мне лень, и я хочу дочитать. А потом на пляж пойдем.
— Я только перед пляжем схожу с Ваней за мороженым, если его бедная запуганная армянами мать-одиночка отпустит, ладно?
— Хочешь, я напишу тебе справку? — сказала Лина. — Что ты не плохой армянин, а отвратительный, на мальчиков времени у тебя не хватает, потому что ты путаешься с уймой невест, разбираешься с брошенными бабами и бывшими женами и в промежутках лепишь их объемные изображения, чтобы выставить их на позор перед праздной толпой.
— Хочу, — сказал Армен, — только после такой справки она в меня непременно влюбится. А что значит — уйма невест?
— Ну, любовницы, морганатические, платонические, бытовые, обыкновенные, предполагаемые, воображаемые.
— Фу, Лина, — сказал он, звякая «Боржомом» о стакан, — бытовой только сифилис бывает. А воображаемые любовницы называются музы.
— Но вообще-то, — сказал он, присаживаясь на диван у нее в ногах и попивая ледяной «Боржоми», — то, что ты говоришь, не лишено. Я тебе кое-чего даже подкину для твоей классификации любовниц. Есть у меня одна знакомая, вполне достойная женщина, и, заметь, мы с ней не один год на «вы»; так вот, мне постоянно снится, что я с ней сплю. Отнеси сей феномен в какую-нибудь рубрику, попробуй.
— В норме, — сказала Лина, — была бы постоянная наяву, а во сне хоть гарем.
— В норме, — сказал он, — нам бы не стоило болтать на эти темы.
— Удивительно в тебе, — сказала Лина, — сочетание восточной распущенное с восточным ханжеством.
— Да, вот я такой. Отвратительный и удивительный. Ты дочитывай. Ваня во дворе ходит вокруг балерины. Тебе принести мороженое?
— Балерина-то тоже из бывших любовниц, Армен.
— Я могу лепить только тех, — сказал он, — в кого влюблен.
— Мороженое ешьте сами, — сказала Лина, — оно тут гадкое.
На пляже было людно, кишмя кишели, при этом как бы не обращая внимания друг на друга. Армен и Лина ходили на дальний пляж, где вместо песка мелкая галька, зато безлюдно и тихо. Идти приходилось по жаре, и Лина надевала шляпу с большими полями, а Армен — темные очки.