Мой приятель лепил свои ляльки с удовольствием; по-моему, ему просто нравился сам процесс, хотя лично я за результат не поручился бы. Он не процветал, но и не бедствовал, любил охоту и рыбалку, купил себе в глуши развалюху, превратил ее в очень даже симпатичный дом, — в смысле хозяйственности вот уж он был чудо, истинный профессионал, а как огурчики солил! Я бы лично наподобие бефстроганова и гурьевской каши ввел бы в обиход понятие такое, как чуриловский огурчик. Чуриловский огурчик под валентиновку — первое дело.
«Валентиновка» была водочка, настоянная на пяти травах, опять-таки Валентина изобретение. Параллельно с Валентиновкой готовил он абрикотин, абрикосовую наливку, но от авторства отказывался, говорил: народное.
Хлопнули по рюмочке валентиновки, закусили, закурили, Чурилов стал неспешно излагать свои охотничьи рассказы. На столе горели свечи, в углу теплился глазок тихо лепечущего приемника, на самодельной лаченой широченной а-ля рюсс лавке дремал кот Мустафа, блудодей и ворюга. В дверь позвонили, и Валентин открыл промерзшему совершенно незнакомому запыхавшемуся человеку в осенней куртке и монгольской шапке.
— Вы меня извините, — сказал вошедший, — позвонил куда попало. Гнались за мной. Шпана гналась. Извините, мужики, я сейчас уйду; мне бы только чуть переждать, чтобы и они ушли.
— Ты раздевайся, — сказал Валентин, — дворы у нас и вправду того. Сейчас я тебе рюмочку с тарелочкой достану. Тебя как зовут-то?
— Арсений. Только я не пью.
— А мы разве пьем? Так, дегустируем.
Мы успешно дегустировали. Валентин пошел к зазвонившему в соседней комнате телефону. Я зажег свет. И уставился на Арсения. Он напомнил мне о Лапицком. Носовой хрящ деформирован, раскосые глаза.
— Вас не преследует Лапицкий?
— Лапицкий? — он удивился. — Не знаю такого. Разве что со здешней шпаной…
Арсений встал с лавки и двинулся по периметру комнаты, разглядывая скульптуры. У одной из голов он остановился, присвистнув.
— Кто это у вас?
— Это портрет одного ученого.
— Нет, это надо же!
Чурилов вошел.
— Вы с ним были знакомы?
— Он мне здесь и позировал.
— А его не Виктор Константинович звали?
— Ну, конечно! Правда, похож?
— Похож. Я его ученик, — сказал Арсений.
— Фантастика! — сказал Чурилов.
Подошел и я. Почти лысая голова, уверенно посаженная на мощную шею; отрисованный рот, углы губ отчеркнуты; какое-то странное поле шло от покрывшейся патиной бронзы — ощущение силы? нет, Валентин все-таки был человек небездарный.