В первом дворе меня как приворожило. Примагнитило. Словно я забыл тут что. Или вспомнить не мог. Меня мучило воспоминание, сути которого я не улавливал. Я сел на скамейку, закурил и терпеливо стал разглядывать резные ворота, фонари, окна. Откуда это поразительное чувство невозвратности, неизбежности, трагическая нота, на которой я безнадежно зациклился, начиная мало-помалу промерзать в своем одеянии неудавшегося утопленника?
Неадекватность. Неравновесность. Аномалии восприятия.
Иллюзии. Я даже не в состоянии был определить, находилось ли здесь ранее странное сооружение со ступеньками и балясинками при входе в подъезд. Было ли оно перед подъездом пять минут назад например.
Окружающие и ухом не вели. Лепетали. Молчали. Циркулировали. Не удивлялись. Сооружению — не удивлялись. Скорее — моему костюму. Так и не поняв, что же такое поганое-препоганое произошло со мною в этом первом дворе (или собирается произойти?), я двинулся далее.
Во втором дворе, по крайней мере, меня настигла ясность: на этом самом месте я простился навеки с любимой девушкой и потерял зонтик. Когда — не знаю. В какой связи два эти события находятся — не ведаю. Но точно помню: тут. Зажмурившись, я стал листать мысленную текстовку автобиографии. Кроме школьных пассий вприглядку и невесты, никаких девушек не обнаруживалось. Однако именно во втором дворе я расстался навеки с нею — и это испортило мне жизнь на многие годы. Может, это не мне? а, скажем, папеньке? или я еще расстанусь? Я достал блокнот. Не связана ли потеря зонтика с состоянием моего туалета? Я начинал подтасовывать к следствию причину. Быть беспричинно мокрым мне не нравилось. Хотя от причины теплее бы не стало. Неприятно было, что я помнил прощанье с девушкой и ее лицо. Это уже не могло квалифицироваться как провал в памяти. Скорее, возвышение. Высотка. Надсознание.
Я увлекся психоаналитическими выкладками и не заметил, как вошел в дом сквозь стену. То есть сначала я размещался по эту сторону стены, а теперь очутился по ту сторону — в квартире, по счастью, пустой. Очевидно, впилился в дом рядом с аркой. И никак не удавалось мне сориентироваться — куда мне теперь подаваться? Я не представлял, как отсюда выбраться.
Кроме всего прочего, меня не покидало ощущение, что в этой квартире я уже бывал. Заходил? видел во сне? жил? Не знаю.
Запах табака, столярного клея, кожи, духов. Большая фисгармония у окна. Множество книг. Ноты. Открытые книги на столике у тахты, посыпанные табачными крошками и маленькими преферансными картами разных колод: Овидий, самоучитель по хиромантии, справочник таксидермиста (что такое «таксидермист»?), поваренная книга, толстенный «Дон-Кихот»… Лубочные картинки на стенах. Чертова уйма осветительной арматуры всюду и везде: люстра и лампа, несколько бра, торшеры, лампы настольные. Подсвечники со свечами…
Телефонный звонок.
С трудом отыскав телефон в углу между книжными шкафами, я взял трубку.
— Ты уже дома? — услышал я знакомый голос. И обреченно ответил:
— Да.
— Как тебе понравился этот холодный душ?
— Да ничего, — сказал я неопределенно.
Нас прервали.
Я выбрался из квартиры естественным образом — через входную дверь — и в третьем дворе обнаружил канаву, полную воды, и рабочих, воду откачивающих. Обнаружил, так сказать, эмпирически, свалившись в нее. Теперь я был полноправно мокрым, небеспричинно, как всякий нормальный пешеход, зазевавшийся и свалившийся в канаву с мутной теплой водою. Мне сразу стало легче.
Но не тут-то было. Тотчас из подворотни, ведущей на улицу, вышла моя школьная учительница литературы, которую не видел я лет этак двадцать, наигранно (как мне показалось) удивилась и предложила зайти к ней переодеться, обсушиться и почиститься.