========== Часть 4 ==========
Гэвин отключился, когда начало светать, всего лишь закрыл глаза на секунду, а в следующую Андерсон его уже бесцеремонно расталкивал.
Было светло, голова у Гэвина болела.
Ебнутый поправлял толстовку, ковырял ногтями заусеницы и, как Гэвину показалось, демонстративно не трогал повязку на руке. Повязка, на Гэвинов вкус была кричаще неподозрительная.
— Есть город, — сказал Андерсон, как будто в пространство, потом хмыкнул: — Иерихон.
Гэвину это название ничего не говорило, и он не понял, какие у Андерсона с ним проблемы.
— Меня там не ждут, но там можно будет… — он почесал висок, — узнать о Светлячках. Это не так далеко — если бы у нас было какое-нибудь средство передвижения, было бы неплохо, но и дойти туда можно вполне. Так что. Иерихон.
Андерсон собрался, они затушили костёр. Гэвин был — чашка, переполнения до краев, он сидел, смотрел, как эти двое делают вид, что ничего не случилось и думал, что врастет ногами в землю.
Андерсон посмотрел на него мельком, сказал:
— Сидячие забастовки в штате запрещены, — и криво улыбнулся. Это что, должно было сойти за юмор?
Андерсон закинул на плечо рюкзак.
— Собирайся, чего сидишь.
Гэвин устал, у него болела голова и он очень злился. Он сказал:
— Я не пойду, — и понадеялся, что получилось достаточно убедительно. Достаточно, чтобы Андерсон воспринял его всерьёз.
Андерсон остановился и посмотрел на него — лямка рюкзака передавила воротник его рубашки, он её поправил, а потом фыркнул, почти рассмеялся.
— С последовательностью у тебя не очень, парень. Ты б уже решил, чего тебе нужно, ты же хотел к…
— Его укусили! — крикнул Гэвин, его потряхивало.
Андерсон замолчал.
— Его укусили! Алло! Работа кончилась! Все! Близко, далеко этот Ерехон — мы не дойдем.
Андерсон смотрел прямо:
— Это не то, о чем надо беспокоиться.
Но Гэвину трудно было остановиться, в груди давило, и он хотел избавиться от этого вот, хотел выплеснуть это и покончить с этим.
— Да? Что, в этом Ерехоне ему дадут таблеточек и он такой: не, не буду гриб в голове растить? Как интересно!
— Прекрати орать, — сказал Андерсон без выражения.
— Я не заражусь, — спокойно сказали у Гэвина из-за спины, — лейтенант прав, об этом не стоит беспокоиться.
Гэвин обернулся к Ебнутому первым. Ебнутый смотрел прямо и серьёзно, и стоял ровно, как кол проглотил. У Гэвина внутри что-то сжалось, но он и не вздумал подать виду.
— Самовнушение — это конечно заебись, но от грибка не спасает.
— Я физически не могу заразиться.
— Нахйди, — сказал Гэвин, он злился и не мог с собой ничего поделать, — таким не шутят, блядь.
— Эй, следи за языком! — это Андерсон, Гэвин уже и забыл, что он все ещё здесь.
— У меня иммунитет.
— Чем докажешь, иммунитетный ты наш?
— Так, хватит этой хуйни, — зарычал Андерсон, — ты либо идёшь с нами, либо топаешь обратно, либо вообще остаешься тут. Мне плевать. Ты, — он ткнул пальцем в Ебнутого, — молчи, хватит тут…
— У меня есть старые шрамы.
— О господи! Что именно в слове «молчи» тебе непонятно?
Ебнутый приподнял голову:
— Извините, лейтенант, я хотел внести ясность, — а потом снова посмотрел на Гэвина из-под грязных, лезущих в глаза волос, — у меня есть шрамы. Лейтенант отказался на них смотреть, но если тебя это успокоит…
Он положил ладонь на горло толстовки, бесстрастным, приглашающим жестом, не разрывая зрительного контакта. Определяйся, мол, снимать мне её или нет.
Гэвин до этого никогда не слышал, чтобы Ебнутый так много говорил. Это несколько нервировало. Это довольно сильно нервировало, если честно. Он говорил, как учителя, он говорил, как человек, который все на свете знает и которому на все на свете наплевать. А теперь еще и смотрел ему прямо в глаза и не отводил взгляд.
— Никого ничто не успокоит, — Андерсон хлопнул его по плечу, — давай, топай.
«Лейтенант отказался на них смотреть» — так пока его не было, подумал Гэвин, пока он ходил за стволами, они все-таки говорили. Что Андерсон ему сказал, и как в этом разговоре участвовал его револьвер?
Ебнутый слегка наклонил голову, и в этом жесте было столько насмешки, что у Гэвина потеплели щеки. Гэвин тихо буркнул:
— И ты не шутишь — так, что ли?
Ебнутый как-то так изломал брови, как будто в мучительной попытке понять — а цифры у него при этом в мозгу как будто и близко не сходились:
— Ну я же предложил показать.
Это все было ебануто.
— Тебе-то какое дело, останусь я или уйду? — резко спросил Гэвин и мысленно продолжил: Ты меня даже не помнишь — и это только к лучшему.
Ебнутый пожал плечами:
— Никакого. Я хочу победить в споре.
Гэвин смотрел на него секунду, а потом громко фыркнул. Судя по всему, тема была исчерпана.
***
Проблема была в том, что никто не рассчитывал на долгий переход и к долгому переходу не готовился. Ты не можешь просто из ебаного ничего построить себе маршрут к городу, в котором ты когда-то был и где тебя не ждут, но примут — теоретически. А вместе с тобой теоретически примут еще двух школьников.
Ебнутый снова молчал. Они шли друг за другом, и Гэвин думал, глядя в чужую спину: так вот зачем им Ебнутый. Так вот зачем Светлякам он сдался.
— Эй, а стволы как же? — спросил он у Андерсона, собравшегося и готового выступать, ещё там, пока они не ушли.
— Ты их на себе понесешь?
— Ну мы хоть возьмем по одному? — он быстро глянул на Ебнутого, цепляясь взглядом, как ладонями, за его лицо, в надежде получить поддержку — наплевать, что Ебнутый о нем думает, всем хочется иметь возможность отстреляться, если понадобится.
Ебнутый на его взгляд никак не отреагировал. Точно, у него есть нож. Надеется, что сможет всех сделать своим ножом, даже бегунов, ну-ну. Ему конечно все равно, но не ко всему же у него иммунитет.
Интересно, он может умереть от гангрены? Или от туберкулеза? От пули в лоб, например?
— Мы идём. Пушки остаются тут. Конец разговора.
— Но…
— Я не стану с тобой спорить!
Вот это сейчас было близко к материнскому «не спорь со мной», и Гэвин оскалился, но замолчал.
***
На пятом дне ходьбы от сторожки с мертвым Светляком Гэвин потерял дням счёт. Сколько раз они просыпались в брошенных домах? Сколько раз разжигали костёр, сколько раз спали без еды и без света — на часах сначала Андерсон, потом он, потом Кон… Ебнутый.
Иногда Гэвину казалось, что так будет всегда. Что они всегда будут идти. Потом останавливаться на ночлег, снова идти, налетать на щелкунов, враждебно настроенных людей (одна такая стычка стоила Гэвину сломанного носа), и идти дальше. Прошло едва ли две недели, а ему уже начинало казаться, что за стенами Детройта он жил всегда.
***
Стены Иерихона были серыми и очень высокими, и когда перед ними тремя открыли ворота, Гэвин почувствовал себя так, как будто впервые доехал на «школьном» в радушные школьные объятия, и это сходство Гэвину совершенно не понравилось.
На них смотрели. Кто-то сразу же отводил глаза, кто-то смотрел прямо. Компания парней и девушек пялилась одинаково сильно, но все с разными выражениями на лицах. Гэвин в ответ морщился и глядел исподлобья — никто не любит быть на месте новичка, по крайней мере, Гэвин от такой перспективы точно не был в восторге.
Он скосил глаза: Коннор оглядывался по сторонам без стеснения, заинтересованно даже. Гэвин впервые увидел, что он так может, наверное, когда они однажды забрели в «торговые кварталы» по дороге сюда. Андерсона по этому поводу шатало между ворчанием и какой-то гортанной сентиментальностью, за которой Гэвину немного больно было наблюдать.
Андерсон был весь такой: «Молча проходим эту территорию и не делаем лишних движений», а через две минуты уже начинал заливать: «А вот тут был «Хот Топик», видите? Даже вывеска, считай, сохранилась, чёрт» — и тут же замолкал и из человека почти радостного становился замкнутым, и молчал потом долго.