В понедельник на вахту вышел злой. Всё думал, кто сегодня к ней пойдёт. Вечером в столовую вышел, смотрю — все на месте. Никто не собирается. Может, в ночь кто записался, соображаю. Нет. По каютам рассосался народ, а в санблоке — тишина. Я в нише спрятался, ждал. И на следующий день такая же история, и дальше.
— А чего Хавронью то не посещаем? — притворился, будто мне безразлично. — Девочка готова. Постарался.
— Слышь, Ромео хренов, — Старик меня за плечо взял, больно так. — Мы по-твоему ублюдки, или, может, козлы? За кого нас держишь?
— Да я… — голос дрожать начал, и плечо болело, — Ну это…
— Вот и не это! Ступай давай! И бузить кончай! Никому до девахи твоей здесь дела нет. Понял.
Ох, как я нёсся по коридору. Чуть мимо не пролетел. Хаврошечка ждала. Сидела в кресле с ногами, платье чуть задрано (платьишки и бельё к ней в комплекте прилагались) и на дверь глядела.
— Привет, — я даже отдышаться не успел.
— Здравствуй, Женька. Я скучала. — Это её программер так настроил, чтобы она меня по имени. Раньше только ласковыми прозвищами звала, а теперь…
— Я тоже. Очень. Сс-Синди.
— Меня Хаврошечкой зовут. Давай поговорим.
Я вздрогнул. Голосок нежный, ладошки тёплые. Как они устроены, где у них что приспособлено — не ведаю, и ведать не желаю! Потому что была она вся живая, ласковая и моя до самой последней капельки. И умница невозможная! А то, что у нее там блоков памяти и самообучения в череп понатыкано и все они из хитроумного биоматериала — плевать!
Эээх! И понесло — поехало. Перерыв на обед — я к ней. Вечер — я к ней. Ночь — понятное дело. Стихи ей читал свои. В шестнадцать все пишут. Ты не пишешь? Врёшь? Ну, смотри… Твоё дело, а зря! Стихи ей читал, рассказывал всякое. Даже танцевать учил. Правда, в кают-компанию или в столовку там с собой не таскал, Старик отсоветовал — подальше от греха. Все привыкли, что не сижу больше за шахматами и на пивные вечеринки не прихожу. Ребята — молодцы. Ни слова, ни полслова, будто и не было вовсе Хаврошечки — Синди, будто и не знают, и не слыхали. Шеф хмурился, но ничего не говорил, а про разнарядку забыл. Ну, или вид сделал. Однажды только наткнулся на меня, когда я ночью из столовой горшок с цветком в санблок пёр, покачал головой, посетовал тихонечко.
— Всё поцелуйчики, игрушечки, цветочки? Ромео и Джульетта во вселенских масштабах. Э-э-х! Наберут детей, а потом спрашивают…
Не знаю, чем бы эта моя любовь закончилась. Не знаю. Всё повернулось совсем неожиданно. Никто и не ждал, что на нашей богом забытой орбиталке, может такое случится. Ты, парень, можешь и не верить, но такого тебе ни в одном кино не покажут. Я после вахты к Хаврошечке спешил. Специально для такого случая одеколоном побрызгался. Понимал, что у нее обонятельных рецепторов не предусмотрено, а всё равно… Через вспомогательный отсек, чтобы побыстрее, пробирался. И вдруг — бац. Всё заглохло. Свет вырубился, аварийка не включилась. И невесомость! Если бы метеорит, или просто сбой, хоть один запасной генератор сработал бы, и оповещалка тоже. А тут — всё! Конец света! Потом, правда, опять лампы замигали, гравитацию дали. Но в эти две минуты под потолком, в полной темноте и тишине я такой ужас пережил. Ясно, что поднялся, отряхнулся и на мостик. А туда уже народ стекается. Интересно же, что произошло. В космосе просто так ничего не случается. Народ столпился, жужжит, да только все проходы к мостику заблокированы. Собрались мы тогда в «каютке», ждём.
Шеф вышел нескоро, часа через полтора. Не один вышел, а вместе с капитаном. Мы в момент напряглись. Летуны нас особо не жаловали, у них свой отсек был, и компания своя. Раз сам вышел, значит, серьёзные проблемы. А когда шеф рот открыл, поняли мы, что не просто проблемы — беда! Нашу станцию взял в оборот флагманский корабль Иллови. Угу, верно заметил, до этого про этих Иллови никто не знал. Откуда вынырнули, что за раса… Гуманоиды чертовы. Это уже потом разобрались, что у них установка «более слабая раса обречена на уничтожение». Гады! Господство вселенское устанавливают. А тогда стояли мы всей командой, рты распахнув, и пялились на этот самый флагман. А раз есть флагман, есть и эскадра. Она и имелась. А мы висели в самом её центре. Надо сказать, если вы эти Илловийские «пестики» только в видеореконструкции видели, то представления никакого не получите, что за картина нам в смотровой стене открылась. Говорят, молодые страха не чуют. Может быть. Только я тогда не просто страх узнал, у меня сердце до размеров булавочной головки сжалось, и вся кровь в паштет спеклась. Но речь не о том. Илловийский флагман культурненько так вышел на связь, и мы оказались первыми, узнавшими о том, что всем — трындец. Что сейчас вся эта куча пестиков направится растирать Землю в пыль. И не только Землю. Глядя на усыпанный серыми трубками космос, сообразили мы, что ребята эти покруче нас будут. А пока мы хоть у тех же Фриа помощи запросим, от Земли одни молекулы останутся.