Можно спорить о том, насколько значительным было участие еврейско-хазарской общины в формировании городской жизни Киева. Возникновение любого города, особенно столицы государства, в принципе связано с разрушением замкнутых племенных границ, и присутствие еврейско-хазарской общины (ср. летописное урочище Козаре) в столице Руси настолько же естественно, насколько естественным было присутствие славяно-русской общины в столице Хазарии Итиле. Не менее естественным было и восприятие членами еврейско-хазарской общины местных тюркских и, вероятно, славянских имен — общины диаспоры быстро переходили на язык местного населения, и свидетельства о евреях, говорящих уже только по-славянски («по-ханаански», согласно еврейской средневековой традиции) относятся уже к XI в. (см. комментарий к с. 57).
Для понимания перспективы русско-еврейских этнокультурных отношений более существенной представляется потребность собственно Руси в культурных достижениях еврейства, точнее — «ветхозаветной» традиции, воплощенной не только в текстах Священного писания, но и в «апокрифических» сочинениях (см. в частности, материалы международной конференции: Сотворение мира и начало истории в апокрифической и фольклорной традиции (на материале славянских и еврейских текстов). М., 1995). Конечно, и эта «ветхозаветная» традиция была явлена на Руси, прежде всего, в византийской редакции — однако византийская переводная литература не перекрывала потребностей древнерусской культуры. Ныне ведется острая полемика по поводу того, существовали ли в древней Руси переводы прямо с еврейского, или они были доступны лишь в византийской передаче (см., помимо упомянутых работ В. Н. Топорова и А. А. Архипова, Alekseev А. Русско-еврейские литературные связи до XV века // Jews and Slavs. V. 1. Jerusalem — St. Petersburg, 1993. C. 44–75; Lunt H. G. & Taube M. Early East Slavic Translations from Hebrew? // Russian linguistics 12, 1988. P. 147–187). Присутствие в Киеве с X в. еврейской общины, имеющей тесные связи с окружающим славянским миром, может косвенным образом подтверждать возможность создания ранних переводов с еврейского (главными аргументами остаются, конечно, данные текстологии).
Но дело не только в реальном присутствии еврейско-хазарской общины в столице Руси. Потребность в усвоении «ветхозаветной» традиции была объективной на Руси (как и в других славянских странах) — эта традиция была необходима для строительства собственного государства и его идеологии. Об этом свидетельствует главный памятник этой идеологии — Начальная русская летопись, Повесть временных лет. Согласно этой летописи, собственно иудаизм был отвергнут князем Владимиром как раз на том основании, что у евреев нет своего государства. Вместе с тем сам Владимир сравнивается в летописи с Соломоном — создателем государства и храма (недаром апокрифы о Соломоне были популярны на Руси, возможно, уже в домонгольскую эпоху — Алексеев А. Указ. соч. С. 67 и сл.). Более того, построенный Владимиром храм получил название Десятинной церкви, ибо князь дал этому храму десятину от своего имения и городов в соответствии с «ветхозаветными» установлениями (традиция, неизвестная в Византии — см. Флоря Б. Н. Отношения государства и церкви у восточных и западных славян. М., 1992. С. 35 и сл.). В этом отношении летописный князь Владимир действительно уподобился Булану еврейско-хазарской переписки, который воздвиг скинию и вел себя так, как «ветхозаветные» праотцы и пророк Моисей.
Очевидно, летописцу пришлось обратиться к еврейскому источнику и при поисках места славян и руси среди народов мира в космографическом введении к Начальной летописи: византийские хроники не включали этих «северных варваров» в Таблицу народов — потомков сыновей Ноя, но еврейский хронограф «Книга Иосиппон» упоминал и славян и русь в контексте, близком контексту летописи (см. Петрухин В. Я. Славяне и Русь в «Иосиппоне» и «Повести временных лет». К вопросу об источниках начального русского летописания // Славяне и их соседи. Вып. 5. Еврейское население в Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европе. Средние века — новое время. М., 1994. С. 44–56; к проблеме существования древнерусского перевода «Иосиппона» в домонгольскую эпоху см.: Таубе М. О генезисе одного рассказа в составе «Еллинского летописца» второй редакции («О взятии Иерусалима Титом») // Russian Literature and History. Jemsalem, 1989., C. 146–151).
Судьбы киевской общины после разгрома Хазарского каганата неясны; неясно, откуда пришли в Киев летописные «жидове козарьстии», участвовавшие в прениях о вере. Но «ветхозаветная» традиция оставалась для Руси высоким образцом и одновременно символом прошлого, преодоленного «новым» народом с его новой верой. Эта двойственность проявлялась на протяжении всей русской средневековой истории и в отношении к еврейским текстам, и в отношении к их носителям: ср. риторическую полемику с «ветхим» Законом и «иудеями» в «Слове о законе и благодати» Илариона, где киевские князья еще именуются хазарским титулом «каган», и «препирательства» о Христе с реальными евреями («жидами») Феодосия Печерского в Киеве XI века. Начало этих отношений, очевидно, было положено киевской еврейско-хазарской общиной X в.