В мысли снова влезла Негоча – тревожные глаза среди складок платка, взволнованный, яростный голос, приглушенный ветром… Вито быстро открыла глаза, надеясь прогнать ее вон. «А вдруг как убьют его… сызнова я одна оставайся!»
Что она понимает, квашня чащобная! Вито нахмурилась. Не будет она Свену ничего говорить про Былима. Да он и слушать бы не стал. Это их, мужские дела, не женкам в них соваться.
Но этот голос не шел из головы. «А вдруг как убьют?» Во время первого похода Вито не особенно тревожилась: была еще слишком мала, чтобы осознавать величину опасности для Свена. Она знала, что иные походы продолжаются по несколько лет, но не могла вообразить, с чем ему предстоит столкнуться. Зато теперь она это знала! За пару месяцев после возвращения участники похода успели рассказать обо всем: о долгих переходах, о сражениях, о болезнях. Теперь Вито знала, что смерть подкрадывалась к Свену много-много раз. Тянула к нему руки, цепляла когтистыми пальцами за одежду. Вонзила сарацинскую саблю ему в грудь – шрам на три пальца выше сердца был хорошо заметен. И если Свен вернулся живым и здоровым, то лишь потому, что сильна была его хамингья – родовая удача. И дух-защитник в виде черного медведя, которым Вито сама его снабдила, заклиная тот первый обережный поясок.
Если убьют! Могут и убить, подумала она, с суровостью, которая была не столько ее собственной, сколько позаимствованной у Свена. Но кого же из мужчин эта мысль остановит? Разве что труса. А Свен не трус. И Былим не трус – это видно по его спокойным серым глазам, по всей уверенности, с какой он вновь вступал на опасную дорогу. Потому что для таких людей лучше умереть с честью, чем показать себя трусом, готовым мириться с позором. И не надо их отговаривать. Ведь чего они будут стоить, если поддадутся на такие уговоры?
Наконец на крыльце застучали шаги, заскрипела дверь, повеяло холодом и запахом снега, раздались мужские голоса. Вито вскочила; вошел Свен, за ним Годо. Закрыв за собой дверь, они не сразу прошли вперед, а сначала сняли кожухи и шапки, отряхнули их от снега и повесили на деревянные крюки в стене. Этих крюков там был с десяток, и у каждого голова какого-то иного зверя; тоже Велерад расстарался, чтобы повеселить Вито. Глядя на них, Вито подумала: это счастье, что сейчас они пришли, оба живые и здоровые, она будет думать об этом как о счастье – уже через несколько дней, когда их здесь не будет. И снова вспомнила Негочу.
Вито подошла к столу, готовая им услужить чем-нибудь, хотя знала, что ни есть, ни пить они, после гридницы Олава, не хотят. Свен подошел и поцеловал ее, коснувшись лица мокрой от снега бородой; Вито засмеялась, стирая со щеки холодную влагу.
– Все, спать! – Годо сел на лавку, где Беряна уже развернула ему постельник.
Не имея пока собственного дома, Годо ночевал где придется: то у Свена, то у родителей, то в дружинном доме, если засидится с хирдманами. Ему давным-давно следовало бы выбрать жену и хозяйничать у себя; и младший, и средний брат уже обзавелись достойными матерями для своих детей, но Годо лишь посмеивался над ними. Пока Ульвхильд была девушкой, ему не стоило на нее смотреть: дочь конунга ему бы не отдали. Но теперь, когда она овдовела, у него появилась надежда получить ее руку в обмен на месть и избавление от бесчестья. Если этот брак сладится, подумала Вито, то дом Годо должен быть лучше, чем у отца и даже брата: ведь тогда он войдет в семью самого Олава конунга. И, скорее всего, заберет к себе большую часть трех сотен свеев и данов, наемников, что пока живут на дворах у Свена и Олава.
Свен прошел в шомнушу, Вито отправилась за ним. Как всегда, ее наполняло облегчение от мысли, что день окончен, что он больше никуда не пойдет, а останется возле нее до утра – всю долгую зимнюю ночь. Свен, как мужчина, был жителем большого мира, и даже большего, чем у обычных весняков. Но теперь, когда за ними закрылась дверь шомнуши, весь большой мир остался там, снаружи, а Свен принадлежал одной только Вито.
– А я сегодня Былимову молодуху видела, – сказала Вито, глядя, как он разматывает обмотки.
Она не хотела и не собиралась ему рассказывать об этой встрече – решила же, что толку от этого не будет, – но как-то само вырвалось. То, что наполняло ее мысли, она не могла утаить от Свена.
– И что? – Свен глянул на нее без особого любопытства.
– Тревожится… что убьют его у хазар. Не хочет пускать.
Вито стояла, прислонившись к резному столбу лежанки. И только выговорив эти слова, поняла, почему заговорила о Негоче. В ней занозой сидел страх, что убьют ее собственного мужа, но сказать об этом Свену язык бы не повернулся. И нельзя, никак нельзя! Знатная жена для мужа – все равно что норна. Она создает ему судьбу – когда прядет пряжу, ткет полотно, шьет ему одежду, готовит и подает пищу. На переломах года гадает, вопрошая Дев Источника о его доле. И то, что она скажет о его будущем, может сбыться, даже против ее воли. Поэтому никогда нельзя предрекать мужу несчастье – это Вито запомнила с детства.