— Святослав, — вступился за купца хазарский посланник, — ты прав, наши воины живы. Лишь одурманены сильным снадобьем, оттого и проспали. Но ведь они видели твоего сына. Вернее, вора, назвавшегося Владимиром. Что будет, если в городе встретят ловкого конокрада? Подумай, князь. Не нужно помыкать нами как безголовыми. Проще поладить миром.
Святослав неторопливо сплёл пальцы рук на столе — пальцы воина, лишённые колец с самоцветами, коих во множестве у хазар, — смахнул незримую пылинку, словно отметая предложение просителя, и помотал головой:
— Не пойму вас. Твердите, что ограбили, а все ваши воины целы! Грозите опознать сына, а ведь ваши свидетели очарованы зельем. Какая им вера? Ночью пригрезилось — а виновен кто? Так каждый явится свои сны рассказывать да просить злато-серебро. Вдумайтесь, о чём просите? Может, вам мало денег? Так сколько? Скажите — во что вы цените утраченных коней? Я заплачу!
Воевода удивлённо вскинул брови и повернулся к князю, намереваясь возразить. Претич мужик самостоятельный, во время походов Святослава справлялся с тяжкой ношею власти, малыми силами отгонял печенегов, бороня город и старую княгиню.
— Но в тот же день подниму пошлину! — завершил разговор Святослав и пояснил купцам, удивлённым его жёсткостью: — Вон император Фока поднял налоги, так отчего нам отставать? Верно?
— Фока пощипал церковь, — возразил хазарин, но Святослав тут же ответил:
— Церковь церковью, то нам ведомо. Может, оттого манят и нас креститься, что с доходами стало туго! Но и мастеровые, и рыбаки платят ныне больше, войско содержать всегда накладно! Вы меня к тому же толкаете?
Посланец ещё раз поклонился, одёрнул недовольного купца и встал. Он понимал, что разговаривать с князем бесполезно, ничего, кроме вреда, не наживёшь!
Со двора отправились к купцам. Самые неприятные хлопоты ждали князя именно сегодня, пришла пора расплатиться по долговым распискам, но у Святослава нет денег. Скверно, дальше некуда. Доводится брать у одних, чтоб отдать другим. А быть должником всегда зазорно. Одному должен денег, другому остаёшься должен добрым делом, ведь он тебя выручил в трудную минуту. И что остаётся от свободы? Князь — судия, а много ль насудит зависимый?
Желающих давать деньги князю всё меньше, иудеи вводят новые порядки, дают в рост, исчисляя утраченную прибыль. Глядя на них, и наши купцы стали чесать затылки и без зазрения совести брать проценты. Нет, князю никто ещё процентов не выставлял, более того, купцы византийские предлагали любую сумму, но при одном условии — позволить им одним заниматься ростовщичеством. Хитрованы — эти византийцы, да вообще купцы своего не упустят. Соперники, рахдониты, требуют себе такого же права на торговлю в Биармии, в лесах севера. Мол, мы будем скупать пушнину, а другим шиш! Только как понять, почему другим нельзя того же? Скажем, есть добрая монета — дирхем, есть византийские золотые номисмы[5], но кто запретит князю чеканить своё серебро? По какому праву? А ещё кричат о любви к ближнему, христиане! Мысли о собственном монетном дворе давно занимали князя, но собрать мастеров не удавалось. А сманить знающих, как то практиковали повсеместно, ему стыдно. Честь не позволяет.
Расставшись с купцами, передав деньги, князь вздохнул облегчённо, заботы денежные всегда ему тяжки. Потому и согласился с предложением воеводы — заглянули к новому кузнецу из ромейцев, так говорил Претич, хотя Святослав не верил, скорей всего о собрате христианине хлопочет.
— Ты сам погляди, князь, — убеждал воевода, — какова работа ромейца. А наши цеховики упёрлись. Мол, и своих мастеров довольно.
Сошли с коней у приземистой кузни, двор привычно чёрен, зола и перегорелый уголь скрипят под ногами, кузнец поспешает навстречу. Узнав Претича, склонился, кивнул понимающе, повёл к кладовой. Распахнул хилую дверцу, а там оружье. Мечи короткие, на манер ромейских; кинжалы с костяной рукояткой; свежие, не заточенные ещё, острия для копий. Безъязыкий чужак мечи подбросил, показал, как сталь на руке лежит, и после, привычно, воеводе меч кинул. Не подал уважительно, рукоятью гостю, а бросил как воину, позволяя проявить сноровку и ухватить на лету. Претич, не сморгнув глазом, принял меч. А следом и князю полетел краткий кинжал, рукоять с золотистой шишечкой. В другой раз Святослав ловил и монету, брошенную на жребий, но тут сплоховал, засмотрелся на ловкача, жонглировавшего клинками. Дёрнулась рука запоздало, но кинжал не удержала, царапнув кожу кисти, изделие упало к ногам. Из-за плеча тут же выглянул телохранитель — Куцай, мал ростом, но ловок, всюду поспеет, мог и тут успеть, да побоялся теснить князя, выставляясь наперёд. Поднял кинжал, вскинул, заставляя клинок встать вертикально, словно кто приморозил остриё к кончику пальца, и так же молчаливо швырнул обратно. Мол, поймай!
5
Номисма — золотая монета империи. Лошадь стоила десять, двенадцать номисм, подручный мастера в городе зарабатывал две-три номисмы в месяц.