Вот уже не видно костра, не высмотреть в темноте далёкого стана купцов хазарских, и можно наконец подстегнуть лошадку, припустить побыстрее, стремясь уйти до рассвета как можно дальше.
— Ушли! — возбуждённо вскрикнул Макар, приблизившись к молодому князю Владимиру. В темноте не разглядеть лица, но Владимир угадал: друга распирает безудержная радость. Макарий — хохотун каких поискать; кажется, и смерть его веселит, даже в ней он найдёт несуразное и потешное.
— Тихо ты! Торопыга! — откликнулся князь, стараясь образумить соратников. — Какое ушли? Вся ночь впереди... стой! Постойте ж! А где река?
Владимир всё ещё испытывал слабость, видать, крепок дым чародейский, не зря ведун нахваливал, голова тяжела, и свежий ветер, холодящий лицо, не спасает. Спроси его сейчас, где река, куда поворачивать далее, не ответит. Вон, кажется, по левой руке блеснули отражённые звёзды, стало быть — там рукав и нужно брать правей.
— Как где? Там! — Отставший Тимка указывает чуть не обратно, за спину. Наверно, перепугался до смерти, подумал Владимир и усмехнулся: — Да ты укажешь! Сколько коней прихватил? Двоих? Руки дрожат, поди...
— Что руки! Думал, грудь разорвёт, дыхалку перехватило напрочь! — не скрывал страха простодушный Тимофей. Его светлые волосы и ночью видать издали, не то что чёрные вихры Макара. — Ничо, доброму вору всё впору!
— А хороши кони, верно, Влодко? — Макар, пытаясь успокоить, пригладил гриву ближнего скакуна.
— Хороши, хороши! — ответил заводила и подстегнул своего коня. Он понимал, что рано праздновать успех, до города ещё далеко, а у хазар хватает воинов и умелых следопытов, чтоб настигнуть куцый отряд. Надо торопиться, уходить, уходить, иначе беды не миновать.
Долго, очень долго скакали молча, приглядывая за чужими скакунами, перевязывая верёвки не раз, всё никак не могли наловчиться верно выбирать длину поводка. Нужно и животным дать свободу, и не позволять связкам путаться во время быстрой скачки. Иначе лошади собьются в тесную кучу, начнут кусаться. Вязать днём всё ж привычней, а тут всё не так, и пальцы скользят от пота, и чужие лошади норовят вырваться, и спешка мешает на каждом шагу.
А ночь изменилась. Где-нигде проскакивают дальние всполохи, ветер крепчает, близится гроза, и по небу потянуло рваные лоскутья облаков. Тёмные пятна скрывают ясные зори, и лишь на фоне яркого свечения луны заметно, что облака ещё не налились силой, легковесны и слоисты. Но вскоре задождит. Оно бы неплохо, только впотьмах нелегко сыскать верный путь.
— Притомились? — спросил Владимир, остановившись на время, чтоб подбодрить воинство.
— Да, знатные конокрады! — смеётся Макар. — Меч им подавай булатный, стрелы с оперением, а сами? Двух коней угнать не могут!
— Это кто ж немочный? — впервые за весь вечер вопрошает Савелий. Савушка молчун, всегда выжидает, не любит торопливости, зато и ценится им сказанное. — Не поем, так не могу, а поем, так ног не сволоку!
— А все немочные! — вдруг горячо встрял Крутко, Крутобором его никто никогда не кликал, хотя в уме держали, парень-то не прост и в дружине заметен. Владимир удивлялся: твёрже Крутка молодцев не встречал. В прошлом году на охоте волчара прыгнул на грудь, прогрыз руку до кости, а Крутко перемотал локоть и никому ни слова. Лишь в бане углядели. Соромился, что сплоховал, не сшиб ножом на лету. Сейчас он приблизился к Владимиру и, привстав на стременах, указал рукой на светлеющую кромку неба: — Где восходит, а? А мы куда завернули?
Спохватились, стали вглядываться в горизонт, смекнули — прав Крутко. Они ведь не туда направляются. И теперь не скажешь, куда занесло, сколько они уже отбежали по степи, а всё не туда.
— Эх-ма! Надо б по-над рекой тянуть! — огорчился Макар.
— Нет, не верно! — сопит Савелий. — Река здесь петляет! А нам надо напрямки!
— Нечего стонать! — бодрится Владимир, отвлекая парней от скверных раздумий. — Нам сейчас дождь поможет, смоет следы, и поминай как звали! А изгибы наши им загадка! Поди догадайся, чего крутились, то ль следы путали, то ли к скрытому отряду поспешали. Всё хазарам трудней, у нас все стороны открыты, а им надобно домыслить — куда мы направились.
Про себя же подумал, вот те раз, голова чумная, видел же, что отравился дымом, чего ж не попросил товарищей вести ватагу? Выходит, сам виноват! Теперь-то надо наверстать упущенное.