Для ЗЭКов тоненькая нить,
Дававшая нам силы жить
И душу защитить от смрада.
В полярном царстве льда и тьмы
На дни считая жизни сроки,
Мы о любви шептали строки,
Забыв об ужасах тюрьмы.
Послушай эти строки, внук,
В них есть печаль и благородство.
И жжет трагическое сходство
Протянутых в пространство рук...
Поэт
— Если тебе грустно,— приходи!
Грусть твою развею нежной ласкою.
Если тебе скучно,— приходи!
Скуку прогоню я доброй сказкою.
Если тебе больно,— приходи!
Боль твою заговорю заклятьем.
Если тебе страшно,— приходи!
На врагов твоих нашлю проклятье.
Если не любила,— приходи!
Я тебе любви открою тайну.
Если изменила,— приходи!
И поймешь,— ошиблась ты случайно.
Если вдруг ревнуешь,— приходи!
И поймешь,— ревнуешь ты напрасно.
Если сердце есть в твоей груди,—
Не играй! Играешь ты опасно.
Если одиноко,— приходи!
Мы с тобой вдвоем не одиноки.
Слышишь как мне больно,— приходи!
Кровью истекают эти строки!
Умирал в горячечном бреду,
Звал любимую сокамерник сосед.
Но почувствовало вещее беду,—
Приподиялся и воскликнул:
- Нет!
Никогда сюда не приходи!
Люди здесь суровы и жестоки.
Вместо сердца — камень в их груди,
Нас здесь искалечили пороки!
Рабочий
Чайник. Ржавая селедка.
Накрахмаленная скатерть.
Твоя легкая походка
И в божнице Богоматерь.
Гукает сыночек в люльке,
Белоснежное белье.
Путаются ноги в юбке...
Счастье! Солнышко мое!
Прилетел бы вольной птицей!
Да где крылья мне найти?
Долетел бы вольным ветром!
Горы встали на пути...
Мы молились вместо Бога
Революции, труду..
Трудимся...
Во тьме острога.
Как язычники в аду.
Офицер, буржуй, священник,—
Мы здесь пайками равны.
Счастью своему изменник
Я был враг своей страны!
Если Бог дарует силы
Пережить мне лагеря,—
Я вернусь к тебе, любимой,
Счастье, ладушка моя!
Князь
Я тоже горд!
Я русский лорд!
Пусть я живу в тюремном хламе,
Моей души беспечный флот
Уже отплыл к прекрасной Даме.
Одели в грязное тряпье
И сняли кружева Брабанта...
Пусть будет все, как суждено!
Умру я нищим.
Пожил франтом.
Крепки тюремные замки
И давят каменные своды.
Но я искал твоей руки
Не через стены,
Через годы!
Мне сорок два.
Да трын-трава!
Всего полжизни прожито.
И что людская мне молва,
Когда мне всех дороже ты?
Любовь — сраженье двух сердец.
Здесь победителей не судят!
Пускай он шут! Глупец! Подлец!
Но побежденных здесь —
Не любят!
Так значит в бой!
На абордаж!
Сарынь на кичку!
Кортик в зубы!
—Покорнейший слуга я Ваш,—
Последнее, что шепчут губы.
Палач отнимет жизнь и Честь,
Но он любовь отнять не в силах,
Пока свобода мысли есть,
И кровь пока струится в жилах
Я сберегу
Любовь свою
И не отдам ее без бою.
Пока живу — тебя люблю!
А ты умрешь —
У мру с тобою!
Крестьянин
Ты помнишь, родимая, первый покос?
И нашу черемуху в темном логу?
Не нужно, родимая, охов и слез.
Я жив еще. Выживу. Если смогу.
Как наша телушка?
Ходила ли в стадо?
И будет ли в этом году молоко?
У батюшки сено скоси за оградой.
На дальний покос не ходи.
Детишек учи.
А в особицу Ваню.
Он ловок к наукам.
Глядишь, выйдет в люди.
Я доктором Ваню увидеть мечтаю...
А если не так, то учителем будет.
Отправь его в город к сестре моей Кате
Пусть в школе не знают, что я здесь сижу.
Из синей рубашки Анюте сшей платье,
Смотри, чтобы Прохор не сдвинул межу,
Картошку займи для посадки у Кати.
Ее в городских магазинах полно.
Сади, сколько можно Помогут и братья
— А Прохор,— скажи им,— сексот и говно
Смотри там!
Но если вдруг выпадет случай,—
Найдешь человека,—
Сходись с ним, не жди.
Родимая,
Сердце обидой не мучай!
Не шутят с такими как я здесь вожди
Поручик
Мадам! Тихо падают листья,
В их шорохе слышу беду.
Мадам! Ваше сердце так близко!
Я сделаю шаг — и войду.
Мадам! Моим клятвам не верьте.
Они лишь слова. Ритуал.
А верьте Вы детям и смерти,—
Ее этот мир повидал!
Ее этот мир повидал...
Палач с южно-русским акцентом,
Проворный одесский еврей
Меня убивал по рецептам
Религии страшной своей
Зарезан я был и расстрелян
В кровавом двадцатом году.
В конюшнях, что строил Растрелли,
Я умер в тифозном бреду.
Казнен был в казармах Крондштадта,
Замерз в Соловецком СЛОНе,
И пулей любимого брата
Убит на гражданской войне.
Но каюсь!
Бориса и Глеба
Я проклял пример на века.
Умри я —
Россию бы предал.
Жива она,— жив я пока.
И каюсь! Стрелял всегда первым!
А сам, как мишень на виду.
И я -пригожусь в сорок первом
России, попавшей в беду
России, попавшей в беду.
Сменю я фамилию дедов,
Смешаюсь с голодной толпой,
Мадам, я Россию не предал,
Хотя и враждую с Чекой.
История спор наш рассудит.
Чем я рисковал? Чем они?
И скажут мне русские люди:
— Фамилию внукам верни! —
Дождусь, назовет меня братом,—
Палач Джугашвили в мольбе.
Пройду пол-Европы солдатом,
Россию оставив себе.
Россию оставив себе.
Хожу я по лезвию бритвы.
Здесь кровь проливают рекой.
Хранят меня Ваши молитвы.
Мне рано еще на покой.
Мне снятся любимые внуки.
Мы счастливы будем, мадам!
Вернусь я из этой разлуки
И Вас никому не отдам.
И Вас никому не отдам.
Мадам! Уже падают листья
В заброшенном нашем саду.
Мадам! Ваше сердце так близко!
Я сделаю шаг и
Войду?
* * *
Запомни!
Это их слеза
Дождем тебе омоет щеку
Следят за нами издалека
С ночного неба
Их глаза!
Пыль на дороге — их тела,
И мы
По их шагаем спинам!
И как обидно нестерпимы
Им наши мелкие дела...
* * *
О! Русская земля! Опять ты сирота
Крылами бьет беда в твои просторы,
В душе Обида, Боль и Пустота,
А в Памяти — Обман и Приговоры.
Дни окаянные расстрелов без суда
От Октября по тридцать пятый год
Ведет тебя от бога в никуда
Жестокий "богоизбранный" народ.
Безлюдели террором города:
Ростов и Харьков, Ярославль, Крондштадт...
И как закон — расстреливал всегда
Наемный Лейбы Троцкого солдат.
Истории лишали и святых
Разрыли кладбища и осквернили храмы
Устраивали в алтарях пустых
Конюшни, туалеты, пилорамы...
* * *
Сегодня правят внуки палачей
Манкурты — их рабы — безродные сатрапы.
Чтецы чужих, бессмысленных речей.
Послушать их — мы сами виноваты.
Мы сами отказались от столицы,
Культуры, академии наук..?
И сами разучились мы трудиться
Как при царе — не покладая рук?
Мы сами разоряли отчий дом?
И сами шли на смерть отцы и деды?
Все сами отдали, что нажито трудом?
И прочили великие победы?
И сами отдали Россию в кабалу
Народам полуграмотным и диким?
И в богадельню превратив свою страну
Сам наш народ стал некогда великим?
Журналы, телевиденье, газеты
Пытаются внушить нам этот вздор
И увести виновных от ответа.
И то, что не забыт по их словам — позор.
Но есть всему предел! Последняя черта.
И мы сейчас у этого предела,
Нам нужно покаянье, чистота,
А ложь и грязь — смертельно надоела,
До смуты один шаг. Где грянет первый гром?
Быть может спровоцируют в столице
Сыны Сиона яростный погром?
Или в Эстонии наемные убийцы?
В Ташкенте? Грузии? Молдавии? Литве?
Стучит нам в сердце пепел наших дедов
И шепчет нам, что кто—то там в Москве
Россию снова по дешевке предал.
И был той смуты каждый год
Страшнейшим со времен Адама
Торжествовал Искариот!
У стен разрушенного храма.