Дедушка
Мой дед был память многих поколений.
Знал летописи древних мусульман
И разбирался в тонкостях учений
Язычников, евреев, христиан.
Читал он скальдов песенные эдды,
Предания германцев и датчан,—
В них наших предков битвы и победы
Слагаются в историю славян.
Мечтал об этом написать он книгу,
Но шел террор и было не до книг
Вел Ленин революции интригу,—
Страшнейшую в истории интриг.
Дед понимал: на это нужно годы,
Чтоб излечить от бешенства Россию,
Чтобы опомнились заблудшие народы
И прокляли незванного Мессию.
И понимая роли в этой драме,
Из рук не выпуская револьвера,
Служитель музам и прекрасной Даме
Не изменил присяге офицера.
Да, он стрелял! И тем приблизил час,
Когда прекрасная, как женщина нагая
Вернулась Правда, исцеляя нас,
Насилие и ложь ниспровергая.
Он истреблял кровавых палачей,
Распространявших вирус большевизма
И проклинавших в тысячах речей
Понятия: Россия и Отчизна.
А где ж Вы, дедушки ровесники седые,
Хранители истории народной?
Не шли за ним из нравственной Гордыни?
Презрели его в позе благородной?
Прекраснодушно стоя выше схватки,
Непротивлением убийства освятили!
Не прокляв Ленина кровавые порядки,
Народ безмолвием своим осиротили!
Когда мой дедушка Вас звал на злую битву,-
Боялись Вы восстать против народа?!!
Но не народ то был,—
Забывшая молитву,
Толпа иуд и каторжного сброда!
Сегодня снова воздух пахнет кровью!
Моих ровесников не утихают споры:
Опять зовут к врагам идти с любовью
И принимать покорно приговоры.
Но кто же право дал судить потомков Буса,
Олега, Рюрика, Вандала, Святослава...
Потомкам тех, кто распинал Иисуса,
И кем распята русская держава.
МОЙ РОД
Мы будем помнить много поколений
Как род наш нес кровавый, тяжкий крест
Через ГУЛАГ:
И тридцать лет мучений,
И каждый обыск, следствие, арест...
Россию мы иудам не отдали!
Но в нимбе из тернового венца
Ушел мой род в неведомые дали
Туда, где нет начала и конца.
Из ста мужчин осталось только трое:
Отец, мой сын и я. Спасибо Ленин!
Не все ушедшие из нас были герои,
Но не было! —
Упавших на колени.
Я палачей —
Как нечисть ненавижу:
На Бога!
Руку поднявшие хамы.
И письма брата деда из Парижа
Еще одна страница этой драмы.
ПИСЬМА ИЗ ПАРИЖА
(Памяти Юрия Дмитриевича)
Пятьдесят шестой в России был надеждами богат,
В этот год из-за границы нашел деда его брат,
Написал. Прислал проспекты внетявок своих на память,
Плакал: "Больше не увижу Петергофскую весну...
Как мечтали, брат мой милый, Родину собой прославить!
Не на то отдали силы. А теперь пора ко сну.
Я по памяти рисую зиму русскую в Смоленске,
Осень в нашей деревеньке, летний полдень на Дону...
Здесь же братец все чужое: реки, долы, перелески...
Как мне горько, что не дома, не в России я умру.
Впрочем, cher ami, стреляли мы недаром по чекистам.
Видишь, вот они и сдали. Грядет русский ренессанс.
Книгу ты прочел едва ли на своем пути тернистом
О побеге соловейком. Как использовал я шанс.
Прочти, брат, мне интересно отзыв знать специалиста,
Ее многие читали: Рузведьт, Чемберлен, Де Голль...
Впрочем, в ней они искали приключенья Монте-Кристо,
Ну а ты увидишь сразу, как рвала мне душу боль.
Помнишь Пасху в Петрограде, Апфельбаума ловушку,—[38]
Приказал он офицерам регистрацию пройти.
Мы тогда с тобой решили, что берет он нас на мушку,
Не пошли. С той самой Пасхи
Разошлись наши пути.
Тебя брали на квартире латыши и два еврея,
Дворник рассказал. Их трупы
Он отвез потом в чека.
Потерял тебя я в Смуту. Злое для России время.
А нашел только сегодня. И прошли с тех пор века...
Высылаю тебе книгу. Дай ее прочесть и внуку.
Смотрит с карточки мужчиной он в сбои тринадцать лет..
Бедный дедушка! Не понял он тогда простую штуку:
Не пришла на Русь Свобода.
До сих пор ее здесь нет.
Изгнан был отец с работы. Мать уволили за книгу.
Хоть ее и не читали; Не видали никогда.
"Сын,— сказал отец,— прорвемся! Покажи в кармане фигу,
Найдем новую работу.
Это горе — не беда.
До войны бывало хуже: нас не брали в институты,[39]
А евреи шли потоком, без экзаменов туда.
Вот тогда мне выпадали, сын, тяжелые минуты,
И еще в войну. А это —
Не беда, а ерунда."
Не прочел я книгу. Письма
Брата деда из Парижа
Будят память, как отрывки.
Строки длинного письма.
А теперь уж не дополнишь. Никогда а не увижу
Лейб-поручика лихого и опасного весьма.
В Сен - Буа он спит. В могиле. Пухом будь ему земля.
Как его любви к России...
Не хватает у Кремля!
ОТРЫВКИ ИЗ ПИСЕМ
Воздух пахнет Смутой, кровью и тоской.
Я на перепутье. Выбор не простой:
Повернешь налево —
Продотряд, чека, —
Выгребать заставят хлеб у мужика.
Жидо-комиссары, нет на них креста!
Я на этом хлебе
Вижу кровь Христа.
Повернешь направо — золото погон, —
Российская слава — незабытый сон.
Если путь не выберешь, — здесь найдешь конец:
Слева ли, да справа ли, —
Но найдет свинец.
Белому движению каркают беду.
Но мее решение:
Направо я пойду.
Пусть немногочисленны белые, полки,—
Все же мне привычнее с правой бить руки.
Редкую профессию имею,— военлет,
Белому движению послужит самолет.
На Дону восстали: долой большевики!
Прилечу с патронами,— держитесь, казаки!
Привезу с Кубани порох и табак,
А кому не хватит — повоюет так.
Привезу рассказы тех, кто был в чека,—
Чтобы понимали, что ждет там казака.
Шлепнули Подтелкова, первый был палач,
Штокмана,— бывают же злодеи!
Потом заколодило,—
Хоть кричи, хоть плачь!
Тонко рассчитали иудеи:
Пешкой был Миронов,— наивный идиот!
Казаков смиривший сказочкой о рае,
Пулю получивший от Бронштейна в лоб,[40]
Ленину писавший:" Правды я желаю..."
Еще неизвестно: чья 6 тогда взяла?
Казаки пошли бы на столицу!
Улестил Миронов: "Зачем нам та Москва?
Наше дело вспахивать землицу."
На кругу кричали:
— Он природный, свой!
— Верить нам Миронычу с руки!
— Ваше благородие! Погоди! Постой!
— Не пойдут за белой костью казаки!
— Много шибко грамотных!
— Нам от них бяда!
— Мы державы становой хребет!
— Довели Рассею до ручки господа!
— Что нам та присяга?!
— Давно царя уж нет!
* * *
В этом вся трагедия!
Роковой просчет.
Мы пуповину оторвали от народа.
За честь и привилегии нам предъявили счет.
Поплатилась русская порода!
Лишь один Столыпин понимал народ,
Неотрывен был от его плоти.
Мы же
Покушениям вели лениво счет,
А не впряглись помочь ему в работе.
Страшная расплата! Бедная страна.
Как разъели твою плоть газеты!
Ты обезоружена и разобщена.
Время русским вновь давать обеты!
* * *
Горько Дон раскаялся! Да поди, верни
Тех, кто был расстрелян по оврагам.
Дон краснел от крови
В страшные те дни,
Не доверив страшный счет бумагам.
Убивали зверски женщин и детей,
За пол—года "расказачили" пол-Дона
По указу Свердлова и других вождей,
Для которых русские —
Особый вид назема.
До последних дней
Я летал на Дон
Им возил лекарства, порох и патроны.
И с небес я видел